Карен Рэнни - У дьявола в плену

— Они любили друг друга? — спросила она.

На мгновение она подумала, что он вряд ли ответит.

— Мне кажется, нет.

— А мои родители обожали друг друга. Моя мать умерла, когда я была совсем ребенком, но отец носил в кармане ее миниатюрный портрет до самой смерти. Он всегда спал только на левой стороне кровати, словно правую занимал призрак. И он никогда не пользовался второй подушкой.

Даже если она говорила что-то не так, она все равно должна была это сказать. Он наверняка будет ее за это критиковать или смотреть свысока и заставит ее держаться от него на расстоянии тысячи миль и тысячи лет.

— Мы не знаем друг друга, — сказал он.

— И скорее всего не узнаем, особенно если будем жить в разных комнатах.

— Разве мой поверенный не объяснил вам условия нашего брака, Давина?

Пожалуй, ей действительно надо сейчас уйти, пока разговор не стал совсем неприятным. Да уж куда хуже? Сколько на свете женщин, которые так открыто говорят о том, что им нужны любовь и внимание? Сколько женщин задают себе вопрос, почему их мужья не хотят спать с ними? Она никогда раньше не была невестой и, наверное, плохо представляла, как следует себя вести. Но у нее было неприятное чувство, что она поступает неправильно, говоря сейчас с Маршаллом таким образом и в таком тоне.

Она уже не в первый раз отваживалась отпускать странные замечания, высказывать свое мнение или задавать прямолинейные вопросы. Тетя не раз предупреждала ее, что надо быть осторожнее и тактичнее.

— С вашим поверенным я встречалась всего один раз, — сказала она. — В основном он разговаривал с моей тетей. Мне следует знать какие-то особые правила?

— Да. Я буду приходить к вам, только когда сочту это нужным.

— И когда это будет? Когда наступит полнолуние? Или когда у вас будет хорошее настроение? — Она оглядела двор. — Или вы каким-то образом получите информацию от давно умершего египтянина?

Ей показалось, что на его губах промелькнула улыбка, но она была такой мимолетной, что Давина решила, что ошиблась.

Когда он все же ответил, ей очень захотелось топнуть ногой по каменным плитам. Или закатить истерику. Как должна себя вести отвергнутая молодая жена?

— Вы всегда говорите то, что думаете? Или что чувствуете в данную минуту?

— А когда вы обращаетесь к другому человеку, вы всегда не называете его или ее по имени? И не смотрите на него… или на нее?

Он посмотрел ей прямо в глаза, твердо и не мигая, а его взгляд был таким пристальным, что она чуть было не отвернулась. Но она не была трусихой. В противном случае она бы сейчас здесь не стояла.

— Я вас не боюсь.

Она видела, что ее слова удивили его. Но когда он улыбнулся, она тоже взглянула на него в недоумении.

— В таком случае вы либо очень глупая женщина, либо очень смелая, — сказал он вполне дружелюбно.

Она долго смотрела на него, не зная, что сказать и даже подумать. Ее охватило какое-то странное чувство, похожее на то, какое она испытывала при чтении одного из романов. Как будто его слова дали толчок каким-то эмоциям, таившимся глубоко в ее сердце.

— Возможно, я и то, и другое, — наконец ответила она, стараясь быть такой же приветливой. — Мой отец говорил, что смелости мне не занимать. Но что этой смелостью, как шоколадом, не следует злоупотреблять.

— Ваш отец был мудрым человеком. А вы всегда прислушивались к его советами?

— Очень часто, но не всегда.

Поколебавшись, она заговорила снова:

— У меня осталась только тетя, как у вас — ваш дядя. — Она прижала руками юбки, вспомнив слова Терезы. — Мы с вами сироты, и у нас почти нет родственников. Разве это не было бы замечательно, если бы мы обрели семью друг в друге?

Он опять отвернулся и устремил взгляд куда-то вдаль. Видимо, она переступила все мыслимые границы.

— Извините, — сказала она, заставив себя улыбнуться. — Совершенно очевидно, что вы чувствуете не то же самое. Чего же тогда мне ждать от замужества? Какие еще есть правила?

— Только самое главное.

— Хорошо.

Приподняв юбки, она повернулась и пошла прочь.

Возможно, ей надо было сказать на прощание что-то еще, но он вряд ли почувствует себя обиженным из-за того, что она покинула его так поспешно. Наоборот. У нее было такое впечатление, что он будет более чем счастлив избавиться от нее.

— Нам удалось установить самое главное из того, что будет происходить между нами, моя леди жена, — сказал он ей вслед. — Вам придется довольствоваться этим.

Она резко повернулась.

— Вы меня так называете потому, что не помните моего имени? Меня зовут Давина. Имя достаточно обычное. Но я могу откликаться и на какое-либо другое, если вы хотите. И что же это главное, ваше сиятельство?

— Я спал с вами, и, между прочим, в моих объятиях вы почти теряли сознание.

Ее раздражала краска, залившая ее лицо. Она покалывала, словно сыпь, хотя была вызвана замешательством.

Она так крепко сжала платье, что была уверена, что материя порвется. Потом заставила себя разжать кулаки и аккуратно расправила юбку.

— Разве это правильно — говорить о том, что случилось на нашем брачном ложе, ваше сиятельство? — Она гордо подняла голову и расправила плечи.

— Наш брак вообще не будет правильным.

Она кивнула, будто понимая, хотя на самом деле не поняла ничего. Особенно того, как человек, который был таким нежным и внимательным ночью, может быть холодным и отчужденным на следующее утро.

— Вы намерены относиться ко мне как к незнакомому человеку? Или как к человеку, имени которого вы не можете запомнить? Например, как к знакомой из Эдинбурга, которую вы давно не видели?

Он не ответил, и она снова повернулась, чтобы уйти. Когда он ее не позвал и никак не отреагировал на ее слова, она оглянулась через плечо и увидела, что он смотрит ей вслед. Ну зачем у него такие красивые карие глаза? И что за манера смотреть так пристально? Ей хотелось спросить его, о чем он думает. Больше того — и это было уж совсем глупо, — она хотела спросить, что он думает о ней.

Прежде чем она смогла убедить себя, что ее поведение будет глупым, даже абсолютно идиотским, она повернулась и пошла обратно, остановившись только тогда, когда подошла к нему вплотную. Улыбка исчезла с его лица, но напряженный взгляд остался. Теперь она знала, почему ее так беспокоит его взгляд. Глаза у него были карие, но зрачок был большим и черным, таким глубоким, как озеро, вода которого затенена склонившимися над ним большими деревьями, из-за чего вода кажется загадочной и довольно пугающей.

— Вы были недовольны мной прошлой ночью?

Господи, какую же глупость она говорит! Но она не стала смягчать свой вопрос и пускаться в объяснения. Она просто позволила своему вопросу повиснуть в воздухе. А потом добавила: