Владимир Васильев - Гостиница

И, тем не менее… надо разнообразить свои маршруты. Однако прежние попытки такого рода всегда встречали неявное, но ощутимое упругое сопротивление.

Народу на улицах было не очень много. Понятное дело – начало рабочего дня. Гости Города еще отдыхают после ночных впечатлений, а торговая сеть накапливает товарную массу, чтобы обрушить ее на тощие кошельки покупателя в ближайшие часы… Впрочем, это тоже утопия – все усилия Мэра по ликвидации, казалось, хаотически возникающих дефицитов, порождающих ажиотажный спрос, то бишь очереди, оказывались тщетными: на месте одного дефицита возникал другой, самый непредсказуемый.

Ладно бы насаждал он государственный монополизм и централизованное тотальное планирование – хоть природа дефицита была бы понятна. Но в случае частнособственнического рыночного хозяйства?!.. Да при наличии развитого антимонопольного законодательства, которому он отдал немало собственных сил!.. Хотя, что уж кривить душой – и в этом случае все было понятно. Коли явление существует, значит, оно кому-то выгодно. И Мэр отлично знал – кому и как удалось нейтрализовать рыночные регуляторы и его антимонопольные законы…

Этот торгово-производственный упырь предпочитал паразитировать на худосочном теле городской экономики, не позволяя ей обрести полноценную кровь и плоть. Частная собственность существовала только на юридическом уровне во внешних формах, вполне удовлетворяющих требованиям антимонопольного законодательства, но фактически это была единая «теневая» система криминальных связей, монополизировавшая производство и сбыт, что позволило ей максимизировать прибыть при минимизации производственных затрат. Фактически существующий, хотя и искусственно созданный дефицит товаров давал возможность предельно, исходя из покупательной способности горожан, а часто и не учитывая ее, взвинчивать цены. Собственные же неограниченные потребности можно было без труда удовлетворять за пределами Города. За этими же пределами черпались и «импортные» товары по бросовым ценам, которые в Городе становились ценами «престижными»…

Взор Мэра рассредоточенно проникал сквозь тонированное стекло, профессионально, по-хозяйски фиксируя «плюсы» и «минусы» городского интерьера, но мысль его витала, можно было бы сказать, в теоретическо-политических эмпиреях, если бы эти «эмпиреи» практически не брали горожан за горло.

Нельзя сказать, что «мировая полисная революция», как назвали политологи процесс суверенизации территорий, потрясла мир. Нет, она прошла исключительно спокойно, но дискретизировала этот мир, раздробила, перевела из молекулярного состояния в атомарное. Что, конечно же, не означало полного обособления территорий. Атомы взаимодействуют и не соединяясь в молекулы. И, все же, на фоне недавней всемирной экономической интеграции, для которой, казалось, может существовать лишь один предел – всемирная демократическая конфедерация или, как в дурных снах фантастов, мировая империя, – на этом фоне «полисная революция» оказалась «тихим взрывом», «божьим откровением» для теоретиков и практиков от политики, удивленно воззрившихся на дело рук своих, когда процесс был уже близок к завершению.

Как личность с развитием человечества все более четко выкристаллизовывалась из тоталитарного человеческого раствора, так и коллективы людей, вырастая из племенных, расовых и прочих «естественно-биологических» стадных связей образовывали кристаллы социальной общности, основанной на территориальном единстве и рационально осознанном единстве интересов. Это не древнегреческий полис, который во многом еще племенное стадо, но внешне «кристаллы» принимали форму таких полисов, то есть городов-государств, и политологи просто не могли не оседлать очевидную аналогию.

«Впрочем, – думал Мэр, – древнегреческий полис совсем не плох как оптимальная административная самоуправляющаяся единица и не заслуживает высокомерного к себе отношения. Нам многому можно поучиться у них… И у Платона, при всем его коммунизме, и, особенно, у Аристотеля… Не надо только забывать про Макиавелли…»

Процесс социальной атомизации мироустройства вызвал множество неожиданных эффектов, показавших, что мир, действительно, перешел в новое качественное состояние. Перестали, в частности, работать экономические механизмы, сносно справлявшиеся с макроэкономикой супердержав и союзов государств. Рынок не совместим с понятием границы. Он эффективен, когда свободен и всемирен.

Мэр любил свой Город. Наверное, потому что здесь родился и провел большую часть жизни, исключая время учебы и стажировки в самых престижных научных центрах, потому что с Городом были связаны все устремления, смысл его жизни. Нормальная любовь стремится к взаимности, а любовь Города – есть любовь его жителей. Однако победа на выборах – не свидетельство любви избирателей, а лишь выражение их надежды на перемены к лучшему. Ставка на очередного лидера. Любовь может появиться, когда они ощутят выигрыш. А выигрыш в жизни – это счастье.

Мэр был достаточно зорок и видел, что большинство сограждан несчастны. Но тогда несчастен и он, ибо смысл его жизни не реализован.

Временами он чувствовал себя рыбой, бьющейся на золотом песке сверхприбылей городских монополий. Казалось бы, что ему жаловаться – чем больше прибыли, тем весомей налоги и богаче казна, тем активней благотворительная деятельность. Но он прекрасно знал, что большая часть этих сверхприбылей утекает по теневым каналам мимо казны, благотворительная деятельность служит лишь для отвода глаз, и суммы, на нее затрачиваемые, смехотворны на фоне прибылей. Однако, и это не главное. Самое трагичное то, что источником сверхприбылей служила не высокоэффективная экономическая система, в которой все компоненты производства и потребления гармонично связаны автоматически действующими экономическими регуляторами, не позволяющими расколоть общество на полярные слои. Нет, источником их служила первобытная, вульгарная эксплуатация большинства горожан за счет взвинчивания монопольных цен. Казалось бы, понижение покупательной способности населения должно было притормозить этот процесс. И эта тенденция наблюдалась. Однако ей противопоставлялось снижение качества товаров и уменьшение их ассортимента. В результате снижался уровень потребностей и требовательности горожан. А ведь чем меньше человек хочет, тем меньшего добивается. И это есть деградация общества.

Конечно, с философской точки зрения для оценки, хорошо сие или плохо, важна структура потребностей. Некоторые из них было бы очень хорошо понизить. Но Мэр прекрасно видел, что большинству его горожан не до структуры потребностей – дай Бог не протянуть ноги. И если при этом страдали какие-то потребности, то, в первую очередь, высшие, духовные, собственно человеческие.