Гай Смит - Кукла маниту

— Нет, не в порядке! Мне не нравится, что она пришла сюда!

ВЗАИМНАЯ НЕПРИЯЗНЬ ДВУХ ЖЕНЩИН. ЗАСТАРЕЛАЯ ВРАЖДА КРАСНОКОЖИХ И БЛЕДНОЛИЦЫХ. ПОДОЗРИТЕЛЬНОСТЬ МАТЕРИ.

— Со мной ей ничто не грозит. — Рот Джейн снова растянулся в улыбке, но глаза сузились. — Ей скучно без подружки.

Лиз хотела сказать, что в школе у Ровены хватает подружек, но не решилась солгать. Друзей у ее дочери не было, поскольку за стенами школы ученики редко видят друг друга. Каждый из них замкнут в собственном мире молчания. Да, ей нужно общение — с другими детьми. А водить дружбу с этой женщиной опасно. Этому надо сейчас же положить конец.

— Так вот, мне не нравится, что она пришла сюда! — с вызовом повторила Лиз. Она стояла перед Роем, подбоченившись. — И больше я не пущу ее к вам. Никогда!

НЕЛОВКАЯ ПАУЗА. РОВЕНА СМОТРИТ НА РОДИТЕЛЕЙ. НА ЕЕ ЛИЦЕ — СОВЕРШЕННО НЕПРИВЫЧНОЕ ДЛЯ НИХ ВЫРАЖЕНИЕ. НЕ ТОЛЬКО ВЫЗОВ, НО И ПРЕЗРЕНИЕ. ГУБЫ ИЗОГНУТЫ В УСМЕШКЕ, ПОДБОРОДОК ВЗДЕРНУТ.

— Джейн — моя подлужка. Она мне куколку подалила.

Посмотрев на вещицу в ладошках дочери, Лиз почувствовала, как у нее стягивает кожу на затылке. Она разглядела между пальчиками Ровены только лицо, грубо вырезанное по дереву. Явно презрев пропорции, скульптор сумел изобразить на этом лице все эмоции, какие только знал. Нос крючком был настолько огромен, что закрывал узкую щелку рта и часть квадратного подбородка. Уши приплюснуты, по черепу тянулось несколько борозд, разделяющих «пряди длинных волос».

Взгляд Лиз вернулся к глазам куклы и замер. Глаза что-то напомнили ей, во что? Память как будто обволокло туманом. Из круглых глазниц выступали крошечные бугорки. Казалось; зрачки будут следить за Лиз, куда бы она ни переместилась.

Она похолодела. Деревянные бугорки не могут двигаться, наверное, это всего лишь игра светотени.

Коренастое, уродливое туловище с руками и ногами, торчащими врастопырку из-под индейского платья, при других обстоятельствах, наверное, выглядело бы смешным. Безвредная игрушка. Но при виде нее в воображении Лиз родилась жуткая картина: ночное индейское стойбище и тени, пляшущие вокруг костра. Нечто необъяснимое таилось в этом… тотеме. И снова Лиз не высказала всего, что хотела, не нашла в себе сил излить гнев. В прошлый раз — из-за этой загадочной молодой скво, а сейчас — из-за куклы, которую держала в руках Ровена.

ЭТИ ГЛАЗА… ОТ НИХ НЕВОЗМОЖНО ОТОРВАТЬСЯ.

— Класивая куколка, мама.

— Да… Да, красивая. — Отвращение — и вынужденная ложь — «Она ужасная, отвратительная! Я не хочу видеть ее дома!»

— Я вырезала ее специально для Ровены. — Джейн говорила тихо и уверенно, словно читала в мыслях у Кэтлинов. — Ваша дочь все это время была рядом, смотрела, как я работаю. Значит, она будет дорожить ей, даже когда вырастет. Это мой подарок. — Глядя в крошечные деревянные глазки, Лиз поняла, что Джейн говорит правду. Им уже не уйти от чар этого злобного создания.

— Мы очень испугались, когда исчезла Ровена. — Голос Лиз звучал ровно, хотя в душе ее бурлил гнев. — Мы хотели поехать…

— Ну конечно. — Джейн улыбнулась ребенку. — Поезжайте, развлекитесь, а потом возвращайтесь ко мне. Жалко, когда дождь портит людям выходной. Я предсказываю, что мы с Ровеной еще увидимся. Завтра, а может, послезавтра.

Ровена позволила матери увести себя. Удаляясь от шатра, она часто оглядывалась и повторяла:

— Класивая куколка… Класивая куколка…

Изрядно посвежевший ветер швырял им в лицо тяжелые капли. Ярмарка была переполнена народом. Алчные «однорукие бандиты» гудели, требуя мелочи; зазывала у стола бинго надры-вал глотку. По-прежнему гремела музыка — не будь ее, уныние очень скоро накинуло бы свой покров на мирок Джекоба Шэфера, только что оправившийся от разгрома.

— Как она посмела! — Лиз наконец дала выход ярости.

— Кто? — Рой успел окунуться в привычную прострацию, помогавшую ему терпеть все, что бы с ним ни происходило.

— Индианка, кто же еще.

— Она не сделала ничего плохого. По-моему, она в самом деле хочет дружить с Ровеной.

— Вздор! Ровене одиноко, и виноваты в этом мы с тобой. Надо было познакомить ее с кем-нибудь из детей в гостинице. А к этой женщине я ее больше не пущу. И тебя тоже. — В шатре Лиз заметила, что Джейн часто посматривает на Роя. Было в этих взглядах нечто, способное насторожить женщину. Быть может, Лиз ошибалась, но рисковать она не желала. — А что касается куклы…

— По-моему, она неплохая.

— А по-моему, плохая. Вот увидишь: у Ровены начнутся кошмары. И не только у нее. Боже, что за лицо! Как на столбах-тотемах в фильмах про ковбоев. Так и мерещится привязанная к столбу жертва, ожидающая смерти…

— По-моему, ты несешь чушь.

— Нет, это не чушь! Прекрати, Рой! Ты не обратил внимания на… глаза куклы?

— Вообще-то нет.

— А я обратила. Тебе было недосуг — ты пялился на индианку. Они… Они… — Лиз вдруг поняла, что напомнили ей глаза куклы, и у нее закружилась голова и кольнуло сердце — …точь-в-точь как у этого дьявола, Панча.

Рой отвернулся, пряча от жены лицо. У него дрожал подбородок. Не сразу оправился он от потрясения и решился заговорить.

— Ничего странного, ведь Панча и Джуди сделала Джейн. Наверное, она работает по образцу.

— И все-таки, это ужасно. — Лиз заметила, что Ровена идет впереди, не оглядываясь, словно не желая вникать в разговор родителей. «Опасная кукла… опасная… из-за этой мерзкой скво. Надо при первой возможности избавиться от нее».

Ровена медленно повернулась, крепко прижимая к груди деревянную фигурку. Темно-синие глаза сощурились, разглядывая родителей.

— Класивая куколка, — процедила она сквозь зубы. В этот момент Лиз смогла только одно — сдержать слезы. Ее охватило необъяснимое чувство тяжелой утраты. Словно из ее рук вырвали что-то очень дорогое.

Констебль Брайан Эндрюс служил в полиции меньше года. О том, что он новичок, краснолицый сержант не позволял ему забыть ни на миг. Эта традиция зародилась еще во времена пеших ночных патрулей — впрочем, подобная методика обучения новобранцев не уступает любой другой. Если новичок боится темноты, нечего с ним миндальничать, назначай его на ночные дежурства, пока не привыкнет.

Брайан Эндрюс был невесел, отчасти по вине погоды. Редкий дождь, барабанивший по тонкой крыше полицейской машины, угрожал перейти в старый добрый ливень. Эндрюс посмотрел на часы — два сорок ночи. Из рации вырывались голоса и треск помех. Вызывали не его.

Ночь предстояла долгая — умрешь со скуки, прежде чем увидишь на востоке долгожданный луч света.

Слева высилась ярмарка — огромное спящее чудовище. Там не горел ни один фонарь. Оттуда не доносилось ни звука, только плеск капель, падающих в широкие грязные лужи.