Дэн Симмонс - Горящий Эдем

Чтобы убить время до лекции, Элинор решила прогуляться по курорту. Понемногу она начинала ориентироваться. К востоку от Большого Хале находились сады, пальмовая роща, один из трех теннисных центров и оба поля для гольфа – одно уходило вдоль берега на север, второе – на юг. К западу расположились Приморский луг, лагуны. Бар Кораблекрушения, мантовый пруд и протянувшийся на четверть мили пляж. К югу от пляжа можно было увидеть густые заросли, где находилось большинство хале, в том числе и ее. К северу от пляжа, на длинном скалистом мысе стояли Самоанские бунгало – шикарные коттеджи с двориками-ланаи и бассейнами. С севера, востока и юга курорт ограждали поля аха. К океану можно было подобраться только в районе пляжа и лодочной пристани, находящейся на северном краю полуострова.

Элинор уже узнала, где находятся петроглифы – на узкой тропе, ведущей к берегу через лавовые поля на юге, сразу же за полем для гольфа. Маленькая табличка в начале тропы сообщала, что рисунки на скалах сделаны древними гавайцами и охраняются администрацией курорта. Другая табличка просила гуляющих вернуться до темноты, поскольку поля аха полны трещин и лавовых трубок и могут представлять опасность.

Она вернулась к Большому Хале за двадцать минут до начала экскурсии. Миновав выход в Китовый ланаи и несколько закрытых ресторанов, она вышла в просторный атриум. Похоже, Большой Хале был курортом в курорте, не выходя из которого можно было наслаждаться экзотическим отдыхом.

Внешний вид здания был обманчив: стилизованная крыша и обвивающие стены лианы создавали колорит туземной хижины, но внутри все семь этажей были обставлены с предельной элегантностью. Входящему в Большой Хале со стороны океана предстояло пройти сначала через бамбуковую рощу, мимо прудов с карпами и цветущих орхидей. В здание они входили как бы незаметно благодаря открытому атриуму и обилию лиан и растений в кадках. Элинор подумала, что так могли выглядеть дворцы древнего Вавилона.

В двухэтажном вестибюле блестели натертые полы, у входа таинственно улыбались золоченые будды. По стенам расположились торговые киоски, но большинство их было закрыто. По залу бродили без видимой цели несколько рабочих, но они не могли избавить Элинор от ощущения пустоты и тишины, которую нарушали только отдаленный шум прибоя и крики птиц, сидящих в клетках, – здесь были какаду, макао, птицы-носороги и многие другие экзотические пернатые.

В свое время у Элинор был продолжительный роман с архитектором, и теперь она могла оценить кедр и резное красное дерево, полированные медные ручки, мраморные подоконники, карнизы из железного дерева и японские веранды, одновременно традиционные и изысканные. Здесь не было диснеевской агрессивности в отношении материала – во всяком случае, так сказал бы ее бывший ухажер.

Почему-то Элинор подумала, что ей нужно отпустить волосы. Обычно она стриглась коротко – кто-то из друзей сказал, что она похожа на Амелию Эрхарт, – но весной позволяла волосам отрасти, чтобы подстричь их во время летнего путешествия. Обычно в незнакомом городе она оставляла вещи в отеле и отправлялась на поиски женской парикмахерской – она до сих пор называла их про себя салонами красоты, хотя еще тетя Вини смеялась над этим словом. Там, выясняя, какая стрижка в этом сезоне считается самой модной, Элинор очень быстро ломала языковой и культурный барьер и находила общий язык с женщинами. За время стрижки и сушки волос они успевали сообщить ей, где найти хорошие рестораны и магазины, что стоит посмотреть, и иногда сами показывали ей эти места. Она стриглась в Москве и Барселоне, Рейкьявике и Бангкоке, Гаване и Стамбуле…, какой бы ужасной ни была стрижка, волосы отрастали, и осенью она стригла их у себя в кампусе.

Теперь Элинор интересовало, где стригут волосы женщины, работающие в Мауна-Пеле. Конечно, не здесь. Здешний салон красоты по ценам конкурировал с Беверли-Хиллз. Она знала, что большинство служащих привозят на автобусах издалека – иногда из самого Хило.

Поглядев на часы, она увидела, что настало время начала экскурсии. В программе говорилось, что желающие должны собраться у будд в вестибюле, но Элинор никого не видела. Будды были сделаны из кованой бронзы и при ближайшем рассмотрении оказались вовсе не буддами. Она достаточно путешествовала по Азии, чтобы узнать так называемых послушников, сложивших ладони в молитвенной медитации. Сделаны они были скорее всего в Камбодже или Таиланде.

– Таиланд, – сказал приятный голос позади нее. – Конец восемнадцатого века.

Обернувшись, Элинор увидела мужчину одних с ней лет, лицо которого безошибочно говорило о его полинезийском происхождении. Его коротко подстриженные волосы с проседью заметно курчавились, а глаза за круглыми очками в тонкой оправе были большими и выразительными. Кожа его имела оттенок темного дерева, которое украшало интерьеры Большого Хале. Этот оттенок еще больше подчеркивали рубашка из голубого шелка и светлые хлопчатобумажные брюки.

– Доктор Кукали? – Элинор протянула руку.

Его рукопожатие было мягким, как шелк его рубашки.

– Пол Кукали. Похоже, на сегодня вы составляете всю группу. Можно узнать ваше имя?

– Элинор Перри, – сказала она.

– Рад познакомиться, мисс Перри.

– Раз уж наша группа такая маленькая, зовите меня просто Элинор. – Она опять повернулась к скульптуре. – Превосходные послушники.

Пол Кукали с удивлением взглянул на нее:

– Вы знаете, кто это? Тогда, может быть, вы знаете и для какой цели служили эти статуи? Заметили какие-нибудь различия?

Элинор покачала головой:

– Вряд ли. Носы немного отличаются. И одежда. У обоих длинные уши, что означает королевское происхождение…

– Лакшана, – сказал куратор по искусству.

– Да, но у одного уши больше. Кукали подошел ближе и положил руку на золоченую поверхность:

– Это идеализированные портреты дарителей. То же мы видим в христианских храмах эпохи Возрождения. Даритель редко мог справиться с искушением увековечить себя в предметах поклонения.

Элинор оглядела скульптуры, резные столики, ширмы и буддийские алтари, украшавшие вестибюль и прилегающие коридоры.

– Здесь хватит экспонатов на целый музей.

– Это и есть музей. – Кукали улыбнулся. – Только я убедил мистера Трамбо не прикреплять ни к чему таблички. В Мауна-Пеле лучшая коллекция восточного и тихоокеанского искусства на Гавайях. Конкурировать с ней может лишь коллекция Мауна-Кеа, которую собирал сам Лоуренс Рокфеллер.

– А почему вы против табличек? – Элинор пересекла вестибюль, чтобы поближе рассмотреть громадную японскую вазу.