Вольфганг Хольбайн - Анубис

Могенс угрюмо посмотрел сначала на цепочку грязно-бурых следов на полу, потом на свои испачканные замшевые туфли. Этот вид напомнил ему о происшествии четырехдневной давности, связанном с Грейвсом и кошкой мисс Пройслер Клеопатрой.

— Не берите в голову, профессор, — раздался голос позади него. — Такое происходит здесь постоянно, даже в середине лета. Все дело в земле, знаете ли. Уровень грунтовых вод такой высокий, что вы практически стоите на губке.

Могенс, вздрогнув, оглянулся и оказался лицом к лицу с седоволосым мужчиной лет пятидесяти, который едва доставал ему до подбородка, но весил, должно быть, вдвое больше. Несмотря на такую тучность и сопутствующую ей неповоротливость, в дом он вошел так бесшумно, что Могенс этого даже не заметил. Теперь он стоял за два шага от него, сиял, как рождественский дед, по недоразумению сбривший бороду, и протягивал ему жирную руку с толстыми обрубками пальцев.

— Мерсер, — радостно сообщил он. — Доктор Бэзил Мерсер. Но «доктор» можете спокойно опустить. А вы, должно быть, профессор Ван Андт?

Могенс на секунду замешкался, чтобы взять протянутую ему ладонь — он всегда терпеть не мог рукопожатий. Во-первых, потому что считал это довольно негигиеничным, во-вторых, ему казалось, что этот жест зачастую ведет к неподобающей близости с совершенно незнакомым человеком. Но в Мерсере было что-то симпатичное, так что секунда длилась не слишком долго, прежде чем он пожал протянутую руку.

— Только если вы опустите «профессор», доктор Мерсер, — улыбнулся он. — Ван Андт.

Мерсер наигранно поморщился:

— В таком случае я бы предпочел «профессор», это много проще, — высказался он. — Голландская фамилия?

— Нет, бельгийская, — ответил Могенс шуткой, какой уже не острил со студенческих времен. Практически никто в этой стороне света не знал, что население маленькой Бельгии состоит из двух этнических групп, каждая из которых ревностно отстаивала свою культурную автономию. Многие из тех, кому Могенс представлялся таким образом, смешивались, а втайне, должно быть, строили догадки, уж не из Трансильвании ли он и не прямой ли потомок Влада Дракулы.

Мерсер же снова удивил его.

— А, фламандец, — весело сказал он. — Добро пожаловать в Новый Свет.

На этот раз скривился Могенс.

— Нет, дорогой доктор. Я только родился в Европе. В моих первых воспоминаниях замусоренный задний двор в Филадельфии.

— Ну, значит, мы с вами, в сущности, товарищи по несчастью, — гнул свое Мерсер.

— Вы тоже из Филадельфии?

— Нет, — ухмыльнулся тот. — Но я тоже никогда не жил в Европе.

Могенс засмеялся, но, должно быть, заметно натянуто, потому что ухмылки Мерсера хватило ненадолго, лишь до тех пор, пока он не выпустил руки Могенса. Он смущенно откашлялся и отступил на полшага.

— Ну, ладно, — сказал он. — Раз уж я несколько подпортил наше знакомство, можем продолжать в том же духе. Я представлю вам остальных членов команды.

— Ваших коллег? — спросил Могенс.

Мерсер оттопырил большой палец.

— Одного коллегу, — усмехнулся он. — И одну, так сказать, коллежанку. Нас здесь всего четверо. Теперь пятеро, после того как вы к нам присоединились. — Он нетерпеливо замахал рукой. — Идемте, идемте, профессор. Единственная дама в нашей компании уже сгорает от желания познакомиться с вами.

Могенс в нерешительности обвел комнату взглядом, но Мерсер предупредил его возражения:

— Этот номер-люкс никуда от вас не сбежит. И не волнуйтесь, Том не станет распаковывать ваши чемоданы. Он славный малый, но по части отлынивания от работы настоящий мастак, у него всегда готова отговорка.

Могенс смирился. Тем более что Мерсер был совершенно прав: его новое пристанище никуда не убежит, да и самому ему не терпелось познакомиться со своими новыми коллегами — и, разумеется, выяснить в конце концов, зачем он, собственно, здесь.

Так что он последовал за Мерсером, когда тот вышел из дома и повернул налево. Он думал, что его провожатый направится к одному из домов, которые — за исключением единственного, стоящего на некотором отдалении, к тому же заметно больше остальных — мало отличались от его жилища. Но Мерсер устремился прямиком к палатке, возвышающейся посередине лагерной площадки.

И пока Могенс шел за ним, его не покидала мысль, насколько странно вела себя почва у него под ногами. Там были не только хлюпающие звуки от его шагов. Ему вспомнились недавно сказанные Мерсером слова. У него возникло ощущение, что он действительно идет по огромной губке. Но это объяснение ничуть не успокоило его, совсем наоборот.

Мерсер первым вошел в палатку, придержал левой рукой брезент, а правой дал Могенсу знак соблюдать осторожность, предупреждение, которое отнюдь не было излишним. Перед ними в земле зияла круглая дыра, не меньше двух метров в диаметре, из которой торчал конец узкой деревянной лестницы. Ни перил, ни какого-либо другого ограждения, обеспечивавшего безопасность, и в помине не было. Могенс, содрогнувшись, наклонился над ямой и посмотрел вниз. Шахта уходила вглубь футов на тридцать, если не больше.

— Постепенно к этому привыкаешь, — сказал Мерсер. Содрогание Могенса не укрылось от его глаз. — Надеюсь, вы не подвержены головокружению.

— Не знаю, — откровенно признался Могенс. — Археологи редко работают на высоте.

— Ничего, через парочку дней привыкнете, — успокоил его Мерсер. Он ухватился за лестницу, с поразительной легкостью забросил свое упитанное тело на первую перекладину и спустился на три-четыре шага вниз, потом остановился, метнув Могенсу требовательный взгляд. — Давайте, профессор, не бойтесь, — насмешливо сказал он. — Лестница прочная. Хорошего американского качества.

Могенс принужденно улыбнулся, но не сдвинулся с места, пока Мерсер не слез почти до середины, и только после этого нерешительно взялся за выступающие концы и нащупал ногой первую ступеньку. Лестница жалобно скрипела под весом Мерсера, но не только это было причиной его колебаний. Дело в том, что он не совсем прямо ответил на вопрос коллеги.

Могенс страшно боялся высоты. У него кружилась голова только при взгляде на небоскреб, а одна необходимость воспользоваться трехступенчатой стремянкой в университетской библиотеке вызывала приступ тошноты. Так что ему стоило немалого мужества ступить на приставную лестницу и начать спускаться вслед за Мерсером. Когда он приземлился рядом с ним, его пальцы и колени дрожали, и дышал он так тяжело, будто пробежал самую длинную милю в своей жизни. С минуту он стоял с закрытыми глазами и ждал, пока успокоится бешеное сердцебиение.