Гильермо дель Торо - Штамм. Начало

Откуда же брал начало столь неистребимый источник вечной молодости? Секрет прост.

Началом была – жажда мести.

Много лет назад в Варшаве, а потом в Будапеште жил человек по имени Авраам Сетракян. Он был известным ученым, профессором, специалистом в области восточноевропейской литературы и фольклора. Этот человек пережил холокост, пережил скандал, вызванный женитьбой на студентке. Он много чего пережил, потому что предмет его исследований заводил ученого в самые темные уголки мира.

Теперь же он был престарелым владельцем ломбарда в Америке, которого преследовало одно не доведенное до конца дело.

У него оставалось немного супа, очень вкусного куриного супа с креплах[19] и яичной лапшой, – один из постоянных посетителей не поленился привезти ему из самого ресторана Либмана в Бронксе. Сетракян поставил миску в микроволновку, скрюченными пальцами не без труда ослабил узел галстука. Дождавшись звоночка микроволновки, он отнес горячую миску на стол, вытащил из кольца льняную салфетку (бумажные ни в коем случае!), плотно заткнул за воротник.

Теперь надо подуть на суп. Это особый ритуал – ритуал, который успокаивает, вселяет уверенность. Он вспомнил бабушку, свою бобе, – и это было больше чем обыкновенное воспоминание, это было ощущение ее постоянного присутствия: сидя против маленького Авраама за шатким деревянным столом на холодной кухне их деревенского дома, она, прежде чем передать внуку миску с супом, всегда дула на него. Это было до того, как пришла беда. Старческое дыхание шевелило парок, поднимающийся из миски, он обдавал лицо Авраама – в этом простом действии таилась какая-то тихая магия. Казалось, бобе вдыхает в ребенка жизнь. Теперь на суп дул он сам, старик, и, наблюдая, как пар придает его дыханию форму, Авраам гадал, сколько же таких выдохов осталось ему в жизни.

Он достал ложку – в одном из ящиков стола было полно причудливой разнородной столовой утвари – и сжал ее кривыми пальцами левой руки. Подув теперь уже на ложку – озерцо бульона в ней пошло рябью, – Авраам отправил суп в рот. Вкус он почувствовал лишь на мгновение – вкусовые сосочки языка вымирали, как старые солдаты, павшие жертвами многих десятилетий курения трубки, одного из профессорских грехов.

Он нашел тонкий пульт от старенького «Сони» (белый корпус, кухонная модель), и тринадцатидюймовый экран ожил, добавив комнате света. Сетракян встал из-за стола и направился в кладовку, опираясь о стопки книг, превративших коридор в узкую тропку, застланную истертым ковром. Книги лежали повсюду, кипы высились у стен, и ни с одной Авраам не мог расстаться, хотя многие давно прочитал. Он достал из жестянки последнюю из припасенных буханок хорошего ржаного хлеба, принес ее, завернутую в бумагу, на кухню, тяжело уселся на мягкий стул, развернул и принялся отщипывать кусочки. Отправляя их по очереди в рот, Авраам заедал каждый ложкой вкусного супа и получал от пиршества необыкновенное наслаждение.

Не сразу, но происходящее на экране все же привлекло его внимание: где-то на летном поле стоял большой пассажирский лайнер; в свете прожекторов он выглядел как безделушка из слоновой кости на черном бархате в витрине ювелирного салона. Сетракян надел очки в темной роговой оправе, которые висели у него на груди, и прищурился, чтобы прочитать бегущую строку внизу экрана. Чрезвычайная ситуация. Причем совсем недалеко – на противоположном берегу реки, в аэропорту имени Джона Кеннеди.

Старый профессор смотрел, слушал и снова смотрел, не в силах отвести глаза от самолета. Одна минута превратилась в две, затем в три, комната вокруг перестала существовать. Сетракян словно впал в ступор. Но нет, это был не ступор – профессор просто окаменел от ужаса, слушая новости. Ложка с супом замерла в руке, забывшей про тремор.

Телевизионная картинка с недвижным самолетом на летном поле – картинка, маячившая перед стеклами его очков, – была словно видение будущего. Суп в миске остыл; поднимавшийся над ним парок истаял и сгинул навсегда; отломленный кусочек ржаного хлеба остался несъеденным.

Он так и знал.

Тук-тук-тук.

Старик знал…

Тук-тук-тук.

Изуродованные руки пронзила боль. То, что Сетракян видел перед собой, не было зловещим предзнаменованием. Это было само вторжение. Акт войны. То, чего он ждал. То, к чему готовился. Готовился всю жизнь, вплоть до этого самого момента.

Поначалу Авраам даже испытал облегчение: тот ужас снова явился в мир, однако он-то, Сетракян, жив; он не умер раньше времени; пусть в последнюю минуту, но у него появился шанс отомстить. Облегчение было мимолетным – оно мгновенно уступило место острому, мучительному, словно боль, страху.

Слова сами сорвались с губ вместе с легким парком дыхания:

– Он здесь… он здесь…

Прибытие

Ремонтный ангар авиакомпании «Реджис эйрлайнс»

Поскольку рулежную дорожку аэропорта имени Джона Кеннеди следовало освободить, самолет со всем содержимым отбуксировали в длинный и просторный ангар компании «Реджис эйрлайнс». Это произошло примерно за час до рассвета. Все люди на летном поле молчали, когда безжизненный 777-й, полный мертвых пассажиров, катился мимо, словно гигантский белый гроб.

Как только под колеса подложили колодки, обеспечив неподвижность самолета, бетонный пол вокруг него начали застилать черным брезентом. Часть ангара между левым крылом и носовой частью самолета огородили ширмами, позаимствованными в ближайшей больнице, – это была зона изоляции. Впрочем, и весь самолет был изолирован в ангаре, как труп в колоссальном морге.

По требованию Эфа Управление главного судебно-медицинского эксперта Нью-Йорка прислало нескольких старших судмедэкспертов из Манхэттена и Куинса, которые привезли ящики с резиновыми мешками для трупов. УГСМЭ – самое большое в мире судебно-медицинское учреждение – имело немалый опыт в делах такого рода, когда в катастрофах одновременно погибало множество людей, и его специалисты помогли грамотно организовать процесс извлечения трупов из самолета.

Сотрудники Портового управления Нью-Йорка, одетые в скафандры биозащиты, первым вынесли тело воздушного маршала. Как только мешок с трупом появился в люке над крылом, офицеры, выстроившиеся внизу, вскинули руки в военном приветствии. Затем люди в скафандрах с немалыми трудностями вынесли трупы пассажиров, сидевших в первом ряду. Освободившиеся кресла демонтировали, извлекли из самолета, и в салоне образовалась площадка, на которой стало удобнее упаковывать трупы. Каждый мешок с мертвым телом привязывали к носилкам, после чего спускали с крыла на застеленный брезентом бетонный пол ангара.