Стивен Кинг - Бессонница

Первая его попытка была просто смешной. Он проснулся в свое обычное время (обычным оно стало недавно), а именно в три сорок пять, с больной спиной и затекшей шеей, и честно попытался понять, как он оказался в кресле-качалке возле окна, почему включен телевизор, и он не показывает ничего, кроме «снега» и таблиц.

И только после того, как он посидел еще пять минут, откинув голову и закрыв глаза, он понял, что произошло. Он хотел посидеть в кресле до трех, а может, и до четырех утра. А потом он собирался пойти в кровать с надеждой, что он будет спать как убитый. Таков был план. Вместо этого «Величайший маньяк, страдающий от бессонницы» отрубился во время выступления Джея Лоно – как ребенок, который пытается не спать всю ночь, просто чтобы узнать, каково это. А потом, разумеется, он проснулся в этом проклятом кресле. Проблема осталась, как сказал бы Джо Фрайдей, сменилась лишь дислокация.

Ральф все равно дополз до кровати, еще на что-то надеясь, но спать он уже не смог. И через час он поднялся и снова уселся в кресло, на этот раз – с подушкой, которую он подложил под голову, грустно улыбаясь.

А вот во второй попытке, которую Ральф предпринял на следующий день, уже не было ничего смешного. Он начал поклевывать носом в свое обычное время – двадцать минут двенадцатого, как раз, когда Пит Черни рассказывал о прогнозе погоды на завтра. Но в этот раз Ральф мужественно поборол сон и боролся с ним все ток-шоу Вупи (правда, он почти задремал во время беседы Вупи с Розанной Арнольд, сегодняшним гостем студии) и весь ночной фильм, который шел после. Это был старый фильм с Эдди Мерфи, в котором он, совершенно один и совсем безоружный, выиграл войну в Тихоокеанском регионе. Ральфу иногда казалось, что между всеми программными директорами всех каналов был страшный заговор, и рано утром они показывали только фильмы с Эдди Мерфи или Джеймсом Бролином.

После того как взорвался последний японский домик, второй канал отключился. Ральф пощелкал пультом, пытаясь найти еще какой-нибудь фильм, и не нашел ничего, кроме «снега». Если бы у него было кабельное, он мог бы смотреть кино хоть всю ночь напролет, как Билл, сосед снизу, или Луиза. Он собирался поставить декодер в этом году, но потом умерла Каролина – и ему стало уже не до кабельного телевидения.

Он нашел старый номер иллюстрированного спортивного журнала и принялся очень внимательно читать статью про женский теннис, которую пропустил, когда в первый раз пролистывал журнал. Он читал, поглядывая на часы чуть ли не каждую минуту, до трех утра, когда глаза начали закрываться сами собой. Он был почти уверен, что на этот раз у него все получится. Веки были такими тяжелыми, как будто их залили бетоном, и хотя он читал статью очень внимательно, слово за словом, он так и не уловил, что пытался сказать автор. Целые предложения проскальзывали сквозь сознание, как космические лучи – не задерживаясь и ни за что не цепляясь.

Сегодня я буду спать – мне действительно кажется, что я буду нормально спать. Впервые за много месяцев солнце взойдет без моей непосредственной помощи, и это не просто хорошо, друзья и соратники, это замечательно.

Но после трех эта приятная сонливость начала улетучиваться. Она не исчезла разом, а потихонечку утекла, как песок сквозь пальцы или как вода, сочащаяся из крана капля за каплей. Когда Ральф понял, что происходит, он почувствовал не раздражение и не панику, а скорее ужасную усталость. Это чувство Ральф охарактеризовал как полную противоположность надежде, и к тому времени, как он добрался до кровати, на него навалилась такая депрессия, каких с ним не случалось уже очень давно. Она буквально душила его, не давая вздохнуть.

– Господи, ну пожалуйста, хоть сорок минут, – пробормотал он, выключая свет, но у него было стойкое подозрение, что эта молитва останется без ответа.

Так и случилось. Хотя он не спал почти сутки, а на часах было уже без четверти четыре, спать не хотелось совершенно. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким измотанным и усталым, но устать и хотеть спать – это совсем не одно и то же, как он понял в эту ночь. Сон, этот невидимый спутник и друг, самая лучшая и заботливая из нянек человечества с самых древних времен, снова покинул его.

К четырем утра Ральф возненавидел свою кровать, как это бывало всегда, когда он понимал, что сегодня заснуть уже не удастся. Он встал на пол босыми ногами, запустил руку под расстегнутую пижамную куртку и почесал волосатую грудь – когда-то черную и курчавую, а теперь почти всю седую. Он надел тапочки и поплелся в комнату, где рухнул в кресло-качалку и уставился в окно на Харрис-авеню. Улица выглядела как сцена, на которой сейчас был только один актер, да и то не человек, а бродячая собака, которая шла по улице по направлению к парку Строуфорд и холму. Она часто задирала лапу, видимо, считая своим долгом удобрить каждое дерево на Харрис-авеню.

– Привет, Розали, – пробормотал Ральф и протер кулаками глаза.

Был четверг, а по четвергам на Харрис-авеню собирали мусор, так что Ральф вовсе не удивился, увидев Розали, которая шаталась по их кварталу и его окрестностям уже год или даже больше. Она медленно шла по улице, исследуя мусорные баки и пакеты с разборчивостью завсегдатая дорогого супермаркета.

Вот Розали – которая в то утро хромала как-то особенно сильно и выглядела такой же усталой, каким себя чувствовал Ральф – нашла что-то похожее на хорошую кость и, схватив ее в зубы, побежала дальше. Ральф проводил ее взглядом, а потом устроился поудобнее в кресле и, сложив руки на коленях, стал смотреть на тихую улицу. Желтые фонари усиливали ощущение, что это всего лишь сцена: вечерний спектакль давно закончился, актеры разошлись по домам, а свет фонарей был каким-то мистическим, отчего вся улица напоминала некую сюрреалистическую галлюцинацию.

Ральф Робертс сидел в своем кресле-качалке, где он провел уже много таких часов рано утром, и ждал, пока солнечный свет и движение не оживят этот безжизненный мир перед ним. И вот первый актер – почтальон Пит – въехал на сцену на своем велосипеде. Он ехал по улице, на ходу доставая газеты из заплечной сумки и кидая их на крыльцо домов, причем попадал далеко не всегда.

Ральф немного понаблюдал за ним, потом вздохнул и встал заварить себе чай.

– Что-то я не припомню, чтобы у меня в гороскопе было такое дерьмо, – сказал он без всякого выражения, потом включил газ и налил в чайник воды.

Долгое-долгое утро того четверга и еще более долгий день преподали Ральфу один важный урок: не стоит жаловаться, что теперь ты спишь только три-четыре часа, лишь потому, что всю жизнь ты прожил с дурацким убеждением, что человеку этих часов полагается шесть или семь. К тому же, если ничего не изменится, ему надо свыкнуться с мыслью, что теперь так будет почти всегда. Впрочем, какое «почти»?! Если ничего не изменится, то так будет всегда. Он попробовал лечь в постель в десять утра, а потом – в час дня, надеясь на короткий отдых. Он был согласен просто подремать. Хотя бы полчасика, это было бы уже хорошо… но у него не получилось даже задремать. Он с ног валился от усталости, но спать не хотел совершенно.