Страхослов (сборник) - Коллектив авторов
Кэйт понимала, что Уайльд и Генри Уилкокс повинны в одном и том же преступлении. Формально Уайльда приговорили к каторжным работам, неформально – к унизительному изгнанию, но никто не пытался преследовать в судебном порядке Уилкокса. Из-за секса с мальчиками-проститутками – даже она, человек тактичный, утверждала, что Оскар ужасно подходит к выбору любовников, – ирландцу пришлось покинуть Великобританию. Секс с их метафорическими (а иногда и настоящими) младшими сестрами не помешал Уилкоксу изгнать из Великобритании ирландку. Чего ни сделаешь, только бы избавиться от проклятых ирландцев.
Временами Кэйт казалось, что она краем глаза видит Гиньоля. Когда Ангелы собрались в лавке мадам Мэндилип, Клара вынуждена была признать, что у нее сложилось то же впечатление. Но мог ли один клоун преследовать их обеих? Или маски раздали его помощникам? Юки сказала, что за ней не следили. Может быть, Гиньоль опасался японки больше, чем остальных Ангелов?
Какая-то связь между Гиньолем и Легионом Ужаса, безусловно, существовала, но ее доказательством служило лишь отсутствие. Отсутствие реакции со стороны Дю Роя и его сторонников на оскорбляющую их постановку потрясало воображение. Публичное унижение, оставшееся не отмщенным, было чем-то экстраординарным в городе, где брошенное сгоряча слово могло привести к дуэли, обливанию кислотой и даже бунту. В Париже поэты затевали больше драк, чем грузчики. В восьмом округе два соперничавших кутюрье модной одежды закололи друг друга ножницами. Неизвестный патриот застрелил в спину Фернана Лабори, адвоката Золя. Маркиз д’Амблези-Сера[124], министр, обвиненный в поддержке законов против дуэлей, сражался – и победил! – на дуэли, приняв вызов от Аристида Форестье[125], судьи, настаивавшего на праве любого француза всадить шпагу или пулю в любого другого француза, с которым у него возникли разногласия. По его мнению, хотя это право и не было записано в кодексе Наполеона, оно соответствовало пусть не букве, но духу закона.
Может быть, Гиньоль чем-то шантажировал Дю Руа? Быть может, у него были снимки, на которых этот патриот Франции принимает пенную ванну с майором Эстерхази, Лили Лангтри и кайзером? Или генеалогическое древо, доказывавшее, что этот антисемит на самом деле еврей? Или Гиньоль был порождением Легиона Ужаса и заслужил право на такие постановки услугами, оказанными Легиону, столь чудовищными, что теперь ему все сойдет с рук? Убийства были частью истории, но на этом она не заканчивалась, в этом Кэйт была уверена.
Пока она опрашивала знакомых и просматривала газетные вырезки и документы, Клара Ватсон вела параллельное расследование. Она вращалась в иных, куда более мрачных кругах, проникая в парижские злачные места, где говорила с негодяями и распутниками. Благодаря своим увлечениям эта английская вдовушка была вхожа всюду: делала ставки на кулачных боях без правил, проводившихся в катакомбах в окружении черепов; посещала притоны курильщиков опиума и бордели; слушала, о чем говорят на черных мессах и что шепчут смертники в своих камерах. Она собрала сплетни среди сутенеров, у членов банды Les Vampires[126] и в местном отделении Клуба самоубийц[127]. В своих вылазках в мир отбросов парижского общества Клара часто узнавала то же, что и Кэйт, ведущая расследование в более респектабельной части общества. А это значит, что они обе приближались к разгадке. И все же ответы на интересующие их вопросы пока что получить не удавалось.
В городе ходили и другие слухи, которые, как полагала Кэйт, были связаны с Гиньолем. Генриетта и Луиза[128], сестрички-сиротки, пропали на Монмартре. Их друзья говорили, что они сбежали в цирк. Ни один цирк, судя по всему, их не принял. Их бледные личики, облагороженные на снимках, вызывали жалость. Даже Sûreté заинтересовалась этой историей, но ни один знаменитый сыщик – Альфонс Бертильон[129], Фредерик Ларсан[130], инспектор Жюв[131] – не смог отыскать девочек. Проведя вечер в архиве отдела поиска пропавших без вести, Кэйт выяснила, что в этом же районе пропало с десяток людей, пусть и не столь очаровательных, как эти малышки. Общественного интереса это не вызвало.
В Hópital des Poupées Юки занялась витриной и расставила там кокэси. Эти деревянные куклы, состоявшие только из головы и туловища, казались Кэйт пугающими – они напоминали ей насаженные на кол головы. Тем временем Перс ожидал от Кэйт и Клары результатов расследования.
Через неделю Ангелы вновь собрались в кукольной лавке.
На рукаве у Клары виднелась кровь, но вдова сказала, мол, ничего страшного, это не ее. Да уж, эта женщина не страшилась опасности. Клара была сумасшедшей, но при этом умной и – на свой манер – осторожной. Ей даже удалось проделать хорошую работу сыщика.
Перс попросил Кэйт рассказать, что она выяснила о Легионе Ужаса.
– У Жоржа Дю Руа и остальных долгая общая история. Бертрана Кейе на самом деле судили за двадцать лет до времен Коммуны. В постановке Théâtre des Horreurs его арестовывают в тысяча восемьсот семьдесят первом, в последние ее дни. По сценарию историю убийцы передвигают во времени, чтобы сопоставить его преступления с великой резней le semaine sanglante[132]. Гиньоль словно подсказывает нам, где искать.
– Тебе этот Гиньоль повсюду мерещится, – заявила Клара.
– А тебе нет?
Вдова пожала плечами.
– Возможно.
– В чем бы ни был смысл этой постановки – а у меня нет причин полагать, что он отличается от очевидного, то есть попытки испугать и шокировать зрителей, приятно пощекотать им нервы, – Легион Ужаса в полном составе находился в Париже во времена Коммуны. Я еще не могу этого доказать, но уверена, что наши пять глубокоуважаемых друзей впервые встретились именно там. Ассолант и Дю Руа были солдатами Версальской армии, молодыми офицерами, командовавшими un escadron de mort[133]. Они не воевали, они проводили казни. Сейчас в это трудно поверить, но Мортен и Прадье были коммунарами. Они пришли в политику как радикальные последователи Бланки[134], борцы за социальную справедливость. Когда Коммуна пала, они изменили своим убеждениям. Отец Керн был заложником, одним из немногих, кому удалось выжить. Мортен и Прадье предали своих товарищей, сдав их эскадрону смерти, и за это Ассолант и Дю Руа их отпустили. После Кровавой недели было объявлено, что Мортен и Прадье шпионили в пользу Версаля – мол, они только притворялись коммунарами. Любого, кто осмеливался оспаривать эту версию, ставили к стенке. Ассоланта повысили, а Дю Руа порезвился в Алжире, прежде чем уйти из армии и начать подъем по социальной лестнице – вначале в газетном деле, затем в политике. Эти пятеро были союзниками почти сорок лет. Они заботятся друг о друге. Когда Мортену угрожал финансовый скандал, в «Ла Ви Франсез» вышла редакторская статья, в которой отстаивалась его невиновность. Певчего, обвинившего Керна в домогательствах, отправили под суд по подложному обвинению – и судья Прадье приговорил его к каторге на острове Дьявола. Когда ширились слухи о том, что Ассолант был причастен к неудавшейся попытке государственного переворота, Дю Руа восхвалял его в своих газетах, призывая наградить доблестного военного. В тысяча восемьсот семьдесят первом они были врагами. Сейчас они ближе, чем братья.
– Интересно, мисс Рид, – отметил Перс. – Но мне вспоминается аргумент, выдвинутый миссис Ватсон несколько дней назад. Вы хотели бы, чтобы эти люди оказались виновны. Вы презираете их за статус и положение в обществе. Если бы они оказались сущими чудовищами, это лишь укрепило бы вас в ваших предрассудках.
