Анри Труайя - Жест Евы (сборник)

– Не надо так нервничать, Жорж!

– Они никогда не закончат, это просто невыносимо!

– Да нет же. Ведь показывают такие прелестные вещички! Посмотри на эту коробку для чая!

Жорж залюбовался собственной супругой – она полностью контролировала себя в подобных обстоятельствах. Несомненно, оттого, что ей хотелось заполучить свой комод меньше, нежели ему – свою картину. Чтобы как-то обмануть время, он принялся помечать в каталоге конечную стоимость продаж и маржу, как это делали его соседи. Наконец, после молниеносного прохождения сонма тарелок Вест-индской компании, эксперт по фарфору уступил место собрату по сбыту мебели. Пока шли первые весьма острые торговые баталии, Каролин сохраняла спокойствие, но стоило двум служащим вынести и выставить посреди возвышения на всеобщее обозрение комод, как щеки ее зарделись, а ноздри нервно затрепетали. Будто пришпиленная к краю сиденья, она в любой момент была готова выпустить когти и ринуться в бой. Дав общую характеристику предмета, мсье Блеро сообщил:

– Начнем с двух тысяч.

И не успела Каролин произнести хотя бы слово, цена подскочила до двух тысяч шестисот франков. Ставки сыпались со всех сторон одновременно. Распорядитель торгов и секретарь едва успевали их фиксировать. Их глаза бегали туда-сюда, словно взбесившиеся бильярдные шары. В спешке они то и дело проглатывали отдельные слова:

– Две тысячи шестьсот шестьдесят справа от меня! Не вы, мадам, в первом ряду, а мсье сзади…

– Две тысячи шестьсот семьдесят!

– Семьдесят пять! – выкрикнула Каролин.

Но выкрик получился сдавленным, ее не услышали.

– Семьдесят пять! – зычно повторил Жорж.

Она поблагодарила его взглядом.

– Две тысячи семьсот! – выкрикнул распорядитель.

– Семьсот двадцать! – отозвался Жорж.

Каролин тихим голосом поощряла мужа, обхватив его руку своею. Ему нравилось доставлять ей радость победы, но противник был силен. На трех тысячах двухстах франках Жорж благоразумно сошел с дистанции, торги продолжились без него, а Каролин промурлыкала:

– Ты действительно думаешь, что мы не можем идти дальше?

– Да, дорогая, – ответил он, – это было бы абсурдом. У меня для этого недостает на счету, а следующий месяц будет трудным, тебе самой это хорошо известно…

Она глубоко вздохнула, и взгляд ее потух. Комод продали за три тысячи пятьсот пятьдесят франков грузному мужчине, розовому и заурядному – он явно его не заслуживал. И в тот же миг Жорж испытал странное облегчение, словно его миновала опасность, грозившая лично ему. Он взял вялую руку Каролин и поднес ее к губам.

– Мы найдем такой же, когда будем при деньгах, – успокоил он жену.

Она подарила ему улыбку, полную разочарования, и, набравшись смелости, попробовала ввязаться в авантюру со столиком для игры в триктрак, затеянную двумя дамами в манто, одна – в бобровом, другая – из выдры. После десяти минут пикировки выдра оказалась сильнее бобра. Побежденная свернулась в кресле, мех ее потускнел, а вторая светилась, словно люстра. В зале же разгорелся спор из-за мраморного бюста: распорядитель утверждал, что он изображал Марию-Антуанетту, а предполагаемый покупатель найти в нем черты королевы отказывался. Раздосадованный приостановкой торгов из-за вмешательства клиента распорядитель крикнул:

– Голову свою даю на отсечение, что это ее!

Смех зала был ему наградой, и торги возобновились, подстегиваемые его восклицаниями:

– Восемьсот франков! Великолепное предложение, за такие деньги вы не получите и гипсовую! Восемьсот тридцать справа! Пятьдесят!

Каролин вмешалась уже при восьмистах семидесяти пяти франках, и Жорж с ужасом ожидал, что она выиграет, но торговалась она вяло, скорее из желания поучаствовать, нежели победить, и бюст достался тому клиенту, который сомневался в его подлинности. Разочарованно принимая у распорядителя торгов квитанцию, тот продолжал ворчать:

– И вовсе это не Мария-Антуанетта!

Жорж пожалел королеву, потерпевшую неудачу от человека, не признавшего ее титул. Затем случилась перепалка вокруг жеридона в стиле ампир, потом ушла консоль в стиле Людовика XV, после чего произошла очередная смена экспертов и подоспела очередь картин. Жоржу почудилось, что атмосфера в зале наэлектризовалась. Несколько полотен французских живописцев XVIII века, светлых и слащавых, прошли перед его взором на закуску и разожгли аппетит, и когда мсье Блеро объявил:

– Интересное полотно XV века, фламандская школа, «Шествие грешников», – он пребывал в самом решительном расположении духа.

Тут вмешался эксперт, напомнив о дефектности картины, а один из помощников поднял ее над головой, чтобы предъявить публике. Увиденное показалось Жоржу еще краше, нежели накануне. Ему захотелось любоваться ею в одиночестве, но несколько любопытных из первого ряда тут же поднялись, чтобы погладить ее руками, поразглядывать через лупу. Должно быть, перекупщики. Рассказывают, что в одиночку с ними бороться невозможно, они действуют сообща, и если один заинтересуется, его финансирует сообща вся банда, которая и делит потом лакомый кусок. Начало было весьма скромным, всего две тысячи двести франков, и вселило в Жоржа большую надежду.

До двух тысяч восьмисот ставки поступали нехотя, бесстрастно. Очередную цифру распорядителю торгов приходилось вытаскивать из подопечных чуть ли не силой. Каждый раз Жорж с уверенной настойчивостью набавлял пятьдесят франков, мсье Блеро ему радостно вторил и улыбался, как старому знакомому. Жоржу даже не приходилось говорить или поднимать руку – достаточно было кивка, чтобы тут же его поняли. При трех тысячах двухстах франках он было подумал, что уже выиграл – повисла долгая пауза, и лишь мсье Блеро повторял:

– Три тысячи двести франков за прекрасную картину фламандских мастеров. Хорошо ее видно? Три тысячи две… Я заканчиваю торг!..

Но не закончил, а продолжал держать молоток на весу, переводя взгляд из стороны в сторону. «Что он делает? – раздраженно думал Жорж, – он не имеет права так долго ждать, эта картина моя!»

Молоток медленно пошел вниз, и в тот самый момент, когда он чуть было не коснулся крышки стола, некто из-за спины Жоржа выкрикнул:

– Три тысячи триста!

Жорж вздрогнул и яростно крикнул:

– Три тысячи четыреста!

– Пятьсот, – послышалось сзади.

– Шестьсот, – парировал Жорж.

– Семьсот!

– Восемьсот!

– Девятьсот!

Каролин положила свою руку на запястье мужа.

– Жорж, – проворковала она, – будь осторожен.

– Ты о чем?

– Не ты ли говорил, что располагаешь только тремя тысячами?

Замечание было тем болезненнее, что не вызывало никакого сомнения.