Галина Гордиенко - Большая книга ужасов 33

Растерянные семиклассники сегодня почему-то очень быстро и почти бесшумно разошлись по домам. После уроков не состоялось даже обычного обсуждения работ. Всем было как-то не до этого. Душевшая обнаженность, которую ребята вдруг увидели в портрете Лукьяненко, испугала класс. По-настоящему испугала. В этом… крылось что-то неправильное! Даже нечестное. А уж обсуждать подобное — и вовсе невозможно.

Сбежавшую Светлану встревоженный Карандаш отыскал только через сорок минут, в каком-то тупичке на третьем этаже, и привел к себе в мастерскую. Он едва заметил ее! Девочка забилась между старыми, пыльными новогодними плакатами, и учитель с трудом извлек Свету оттуда. И к себе вел ее за руку, как маленькую.

Карандашу казалось: девочка и не сознает, что идет за ним. Пришлось накапать в стакан с водой валерьянки и заставить ее выпить. Хорошо, что валерьянка или пустырник всегда были в мастерской — старик слишком близко к сердцу принимал любое событие в школе, а капли помогали ему успокоиться.

Через полчаса Карандашу показалось, что Светлане стало немного легче. Она наконец заснула, свернувшись жалким калачиком на диване. Учитель бережно накрыл ее своим плащом и удрученно покачал головой.

Он тоже чувствовал себя виноватым. Старик понимал — подобная открытость его ребятам пока что не по возрасту, она может и сломать их… Что-то он не рассчитал сегодня, чего-то не учел. Сделал грубую ошибку, не имея на нее права.

Карандаш вздохнул: он и подумать не мог, что мальчишка настолько талантлив! Что в свои тринадцать лет он сумеет уловить то, о чем старый мастер лишь смутно догадывался. Он ведь просто хотел проверить, насколько хорошо Сергей понимает натуру. Из-за его вчерашнего портрета. Старому художнику очень важно было знать — можно ли доверять наброску, написанному на его глазах всего за сорок минут? Теперь он знал — можно. И это очень плохо! Нужно срочно решать, что делать дальше. Пацан-то, судя по всему, ни о чем не догадывается…

Карандаш вновь тяжело вздохнул — необходимо как-то добиться, чтобы эта страшная женщина оставила семью Сергея. Ушла из их дома — навсегда. Пока она их всех не погубила!

Карамзин начал нервно массировать постоянно затекающие пальцы левой руки. Правильно врач сказал — нельзя ему волноваться. С другой стороны — а как же не волноваться-то… И учитель сказал себе: этого осталось ждать недолго. Если его подозрения справедливы, дама скоро начнет действовать. Ведь уже наступил апрель. И скоро Пасха, Воскрешение Христа. Великий праздник для верующих. И ненавистный день для нескольких сотен сумасшедших. Они уже много столетий подряд пытаются как-то перечеркнуть это событие, омрачить его. Причем чаще всего перечеркивают они… кровью. Именно кровью! Невинной, детской. Велика вероятность, что именно Сергей станет жертвой. Ведь чем талантливее дитя, тем оно беззащитнее.

Карандаш грузно опустился на диван. Он как-то раз специально поинтересовался статистикой и выяснил: особенно часто попадают в число жертвоприношений дети, родившиеся в апреле. Именно среди них больше всего рождается людей творческих. Именно их чаще всего можно переманить на другую сторону. Как это ни печально. Из-за какой-то их душевной незащищенности. Странного надлома. Неуверенности в собственных силах… В этом — особое торжество темных. Изначально светлое они желают не просто уничтожить, а извратить и переиначить на свой лад.

А Сергей Ильин — как раз апрельский. Как и его отец. Карандаш прекрасно помнил, как мальчик рассказывал, что они с папой родились с разницей всего в три дня. Иногда их дни рождения приходились на Пасху. Они оба явно талантливы. Каждый в своей области. Один — финансист, другой — художник. Оба могут оказаться жертвами.

Карандаш нахмурился: неизвестно, что лучше — полная грязи жизнь или ужасная смерть на жертвенном камне? А уж адепты черной магии стесняться в средствах вряд ли будут!

Старый художник никогда не отличался особой религиозностью. Ему милее, ближе казалась идея, что Бог — в каждом существе. Как и нечто темное. И вся наша жизнь — это борьба за доброе начало в самом себе. Переступив же через него…

Ну, там уже кончается Человек. А вот кто приходит на его место — неизвестно.

Карамзин искренне не понимал религиозных фанатиков, ведь любая из религий учит прежде всего терпимости. И тем более он не понимал и боялся так называемых «сатанистов».

Эти отвратительные античеловеческие секты то и дело возникали там и тут. Карандаш узнавал о них из криминальных новостей. И ничего хорошего миру эти люди не несли. Только смерть и боль. Их идеи были враждебны старому учителю. Он ненавидел зло в любом его проявлении.

«Хоть бы лицо Сережиной мачехи не оказалось лицом той страшной женщины, — тоскливо подумал Карамзин. — Хоть бы я ошибся! Лучше бы память меня подвела…»

Старый художник осторожно отошел от уснувшей девочки и начал машинально просматривать работы семиклассников. Ему так легче было думать. Да и успокаивали они старого мастера, эти ребячьи рисунки. Грели душу. Утешали и мирили его с этим сложным миром. Как правило, они все еще очень беспомощны, эти детские работы, но каждая по-своему интересна.

Всматриваясь в их рисунки, Карандаш невольно усмехнулся и рассеянно подумал: «Если бы не подписи на холстах и мое знание руки и манеры каждого, мне было бы трудно определить, какой портрет кого изображает». И действительно — все рисунки оказались на удивление доброжелательными. Полными мягкого юмора и желания беззлобно подшутить над одноклассником.

Вот Вася Парусов, например, изобразил свою соседку, Лилю Смирнову, в виде симпатичнейшего крокодила. Наверняка из-за Лилиной слезливости. Девчушка вечно проливает слезы по любому пустячному поводу!

Зато глаза крокодилу Василий вырисовал очень тщательно, и они были изумительно похожи на Лилины. Сразу ясно, насколько хорошо Парусов относится к девочке. Уж очень красивыми получились ее глаза! И выразительными.

Старый художник перебирал ребячьи работы и чувствовал, как с каждой секундой у него поднимается настроение. Он временами улыбался и даже начал насвистывать какую-то непритязательную мелодию. Пусть фальшиво, это неважно.

Карамзин видел: его мальчишки и девчонки приобрели за эти годы главное — интерес к человеку. Добрый интерес, что радовало. И не без его помощи — учитель очень на это надеялся.

Карандаш взял в руки последний рисунок из стопки и невольно застыл на месте. С его лица медленно сползла улыбка, а взгляд снова стал напряженным и острым. Старый художник протяжно вздохнул: эту сумасшедшую руку он знал отлично. За столько-то лет! И все равно, в который раз — растерялся. И не знал, что ему думать. Карамзин озадаченно покачал головой: «Ох уж этот рыжий Гришка Лапшин!» Мальчик толком не умеет рисовать, и в то же время он — художник. Кажется, талантливый. Как такое совместить?! Может, он, Карандаш, по старости лет и скудоумию своему просто не в состоянии должным образом оценить этого хулиганистого мальчишку? Раз шарахается от его полотен? Карандаш угрюмо усмехнулся: надо признать, работы Григория всегда его шокировали. И чем-то даже оскорбляли. Как и теперь.