Чёрные пороги - Анна Дрейзер
Руки Дафны инстинктивно метнулись ко рту, будто стремясь подавить рвущийся из горла крик. Она всё равно закричала, но сдавленно, едва слышно… по крайней мере, так ей казалось. А потом мысли заметались в голове, словно роящиеся вокруг улья пчёлы.
Кто это сделал? Кто, чёрт побери, это сделал?
И – зачем?
Мысль о том, что такое с её собаками могла сотворить мёртвая девочка из проклятого особняка, Дафна отбросила сразу: она обладала крайне полезной способностью не терять чувство здравого смысла даже такой ситуации.
Зачем девочке убивать её собак? К тому же – она мёртвое существо из иного мира, она – дух (положа руку на сердце, Дафна и с самим существованием духов-то ещё не смирилась до конца, но сейчас ход её мысли был именно таким), разве дух стал бы использовать нож и яд?
Разумеется, нет.
«Будь осторожна, Дафна».
Обнаружив, что сидит на полу, Дафна вскочила на ноги.
– Мне нужны ответы на вопросы, – тихим дрожащим голосом произнесла она, а затем неожиданно твёрдым уверенным шагом пошла к двери.
Выйдя из дома, Дафна устремилась к особняку «Чёрные пороги».
Которого она отчего-то больше не боялась.
***
Дверь поддалась сразу, даже почти без скрипа.
Так, словно её тут ждали.
Да, Дафна, тебя ждали, так же, как несколько лет назад ждали Джорджину.
Тебя ждут, Дафна.
– Я пришла, – тихо сказала она и, несмотря на дрожащие колени, вошла в особняк.
Запах пыли был первым из тех, что ударили ей в нос. Точнее, нет, даже не так.
Запах пыли – и тлена.
Дом будто сам по себе был умирающим, разлагающимся.
Нет. Не умирающим.
Мёртвым.
– Я здесь! – крикнула она куда-то вглубь дома. Казалось, голос её тут же поглотили мёртвые стены, и Дафна, набрав в лёгкие полного пыли и разложения воздуха, крикнула снова: – Я здесь! Я здесь, Селестина.
Маленький тусклый силуэт в голубом платье, казалось, вышел из стены и стал стремительно приближаться, становясь при этом больше и чётче. Дафна задрожала, но не двинулась с места.
– Я здесь, Селестина, – повторила она.
Силуэт девочки (хотя, наверное, правильнее было бы сказать дух) приблизился настолько, что теперь стоял прямо напротив Дафны в двух шагах от неё, и Дафна впервые за всё это время смогла взглянуть в её глаза.
Они были голубыми, огромными и очень печальными.
– Здравствуй, Дафна, – сказала девочка. Из правого глаза её выкатилась кровавая слеза и упала на пыльный пол.
На какое-то мгновение Дафна, казалось, утратила дар речи, но затем способность говорить вернулась к ней.
– Здравствуй, Селестина, – сказала она.
Девочка покачала головой:
– Нет. Не Селестина. Меня зовут Брунхильд. Брунхильд Декстер.
– Но как…
– Селестина украла моё имя, – сказала девочка, и её холодные маленькие мёртвые пальцы легко коснулись руки Дафны. – Идём, я покажу тебе.
– Украла имя? – переспросила Дафна, из последних сил пытаясь осмыслить, что происходит. Она, Дафна Крейд, рационалист и атеист, сейчас находится в старом заброшенном доме и разговаривает с мёртвой девочкой. – Как это – украла имя?
– Ты сейчас всё увидишь сама, – сказала девочка и сжала её руку – Дафна отчётливо ощутила это физически. – Идём.
Дафна не успела ответить. Девочка буквально вцепилась в её руку, и дом стремительно начал меняться. Исчезла пыль, паутина, ушли мёртвые запахи. Всё стало вертеться, вращаться, у Дафны закружилась голова, она громко выдохнула, стараясь не выпустить руку девочки. И когда всё перестало кружиться, дом был теперь совершенно иным.
Это был жилой особняк середины XX века.
– Смотри, – приказала девочка, глядя ей в глаза, и Дафна попыталась снова сжать её руку, но та вдруг куда-то исчезла, и вместо неё появились совершенно иные картины.
– Смотри, – пролепетала Дафна одними губами.
Она была готова смотреть.
***
Эйбрахам Хэссен был любвеобильным мужчиной. Как подавляющее большинство мужчин подобного толка, он пребывал в святой уверенности, что жена его столь глупа и доверчива, что ничего не замечает, но это было далеко не так.
Мэри Хэссен была умна и пронырлива. О романе мужа с красивой видной Сабриной Декстер она догадалась сразу. И когда стало известно, что незамужняя мисс Декстер понесла от какого-то таинственного любовника, сомнений в том, кто отец ребёнка, у Мэри не было на ни йоту.
Выставить Декстер за дверь муж ей не позволил, и Мэри была обречена на то, чтобы терпеть под одной крышей с собой не только любовницу, а теперь ещё и ребёнка своего мужа, когда тот родится. Ситуация усугублялась тем, что сама Мэри недавно обнаружила, что беременна. Девочки родились с разницей в несколько дней, и это тоже никак не могло радовать Мэри. И тем более радовать не могло то, что малышки были похожи как две капли воды и очень сдружились.
Хэссен прекрасно понимал, что Мэри, несмотря на свой ворчливый брюзгливый характер, по большому счёту безопасна, к тому же, он продолжал её недооценивать. Быть может, потому что ключик к ней он подобрал сразу, ещё до того, как посватался.
Мэри любила деньги, а денег у Хэссена было много. Много настолько, что он позволял себе помогать «людям искусства», как он их называл. В юности Хэссен мечтал стать художником, но, увы, ни один из учителей, которые занимались с ним графикой и живописью, не разглядел в нём ни крохи таланта. Юный Хэссен поначалу расстроился, но, став старше, он понял, что это вовсе не беда.
В круги «людей искусства» можно войти благодаря деньгам, что он, собственно, и сделал.
Хэссен стал меценатом.
Теперь вокруг него кружились все эти «люди искусства», пред которыми он так преклонялся – музыканты, художники, юные мнящие себя шекспирами поэты… всё это было Хэссену по душе, как ничто иное.
Благодаря одному художнику, ставшему его близким другом, Хэссен познакомился с натурщицей Клодией Уолш. У Клодии были красивые полные бёдра и глубокие тёмные глаза – настолько тёмные, что казались почти чёрными. И тут произошло то, чего Хэссен никак не мог ожидать – впервые в жизни он влюбился.
Бывший крайне циничным по отношению к женщинам, утверждавший, что от них нужно брать
