Александр Варго - Кулинар
— Бр-ррр, — помотал головой майор. — Что за мозги должны быть у человека, а, Иваныч?
— Мозги можно будет посмотреть на срезе, — мрачно заметил Ресницкий, — когда вы его поймаете и посадите в тюрьму. Потом он умрет. Если его тело никто не востребует, мы вскроем ему череп и посмотрим, что у него за мозги.
В это время в дверях гостиной появился полковник Голованов — начальник отдела, в котором работал Дудуев. Голованов посещал место преступления только в исключительных случаях. Сейчас, видимо, случай был именно такой. Его грузная фигура замерла на пороге. Нижние пуговицы едва не отрывались от форменного кителя, растягиваемого внушительным брюхом. Он заметил Дудуева и вперил в него раздраженный взгляд.
— Ну что, блин, здесь у вас? — хриплым низким голосом спросил он.
— Пал Григорич? — резко обернулся Дудуев, вздрогнув от неожиданности. — Товарищ полковник, — поправился он.
— Докладывай, майор. — Полковник шагнул в гостиную, все еще не замечая стола с разложенным на нем «блюдом», которое заслонял Дудуев.
— Да вот, какой-то псих изощряется, товарищ полковник, — начал пояснять майор. — Исхлестал девушку розгами, отрезал голову, вырезал печень… — Он шагнул в сторону, открывая полковнику вид на стол.
Полковник посмотрел на стол сперва быстрым нервическим взглядом, потом более внимательным. Он не сразу понял, что на столе лежит обезглавленный труп. Затем, встретившись взглядом с глазами на отсеченной голове, лежавшей тут же — ее оставил на столе Ресницкий, — Павел Григорьевич на минуту застыл как вкопанный. По его тяжелому телу прошло несколько мелких волн дрожи. Волны все увеличивались, глаза Голованова, которые и различить-то на лице было непросто, начали округляться. Наконец, полковник содрогнулся всем телом, едва не выплеснув содержимое своего желудка на стол. Но он ловко поднял к лицу короткопалую руку и зажал себе рот. Щеки его распухли, как у Луи Армстронга, выдувающего верхнее ля. Продолжая держать руку у рта, полковник жалобно посмотрел по сторонам, решая, видимо, куда ему извергнуть только что съеденный обед из трех блюд.
— Сюда. — Майор кинулся вперед, словно Матросов на амбразуру. Обогнув начальника, он вылетел из гостиной, открыл дверь в санузел и поманил к себе полковника.
Павел Григорьевич рванул в указанном направлении. Влетев в комнатушку, в которой размещались ванная и туалет, он, как истый мусульманин, едва не пропустивший час вечерней молитвы, грохнулся на колени и припал к унитазу. Наблюдая, как содрогается его мощное тело, майор брезгливо поморщился и прикрыл дверь.
Он уже собирался вернуться в комнату, когда, распахнув входную дверь в прихожую, влетел старлей. Торопливо закрыв за собой дверь, он запер ее на замок.
— Там это, журналисты! — шепотом произнес он.
— Только журналистов нам не хватало. — Майор направился в гостиную. — Откуда они узнали?
— Я никому ничего… — Участковый скользнул следом.
— Откуда тогда они знают, а, Виктор? — Майор обернулся и пристально посмотрел на старлея.
— Они чего-то про Интернет говорят, — пояснил Кривошеин. — Какой-то сайт кулинарный.
— Чего ты несешь, какой сайт?
— Откуда я знаю? — Старлей пожал плечами. — Я в компутерах не разбираюсь. Нам уже три года обещают поставить…
— Захотел, — язвительно усмехнулся майор. — У нас-то и то компьютеров раз, два — и обчелся. Причем один у начальника — он на нем в стрелялки играет.
— Что за дела? — Полковник, вытирая лицо полотенцем, вывалился из туалетной комнаты.
— Там журналисты какие-то. — Майор кивнул в сторону прихожей. — Откуда-то узнали про убийство.
— Нужно от них избавиться. — Полковник, морда которого стала похожа на спелый помидор, повесил полотенце на вешалку в прихожей.
— Это можно, — согласился майор, — только что потом про нас в газетах напишут? Что зажимаем свободную прессу?
— Да… — Полковник задумался. — Но пускать их нельзя. Узнают в столице — возьмут это дело на контроль… Кстати, что там еще с сиськами у нас было?
— Было, товарищ полковник, — кивнул майор. — Есть подозрение, что действует один и тот же человек.
— Маньяк? — Полковник поднял тяжелый взгляд на Дудуева. Случайно он снова заметил стол, и по его телу опять прошел короткий спазм. — Серийный убийца? Этого нам не хватало! Ладно, иди разведай, что там эти журналюги знают, а я свяжусь с кем надо, пусть пришлют человечка по связям с общественностью.
Дудуев вышел в прихожую. Что он может узнать? Каким-то образом к журналистам просочилась информация об убийстве? Но не сам же преступник им ее сообщил!
— Кстати, Виктор. — Он вернулся и поманил к себе участкового. — Кто сообщил об этом нам? — Он бросил короткий, но красноречивый взгляд на стол.
— Соседка, — сглотнув слюну, ответил старлей. — Ее до сих пор откачивают. Она как все это увидела, так в обморок грохнулась. Очухалась, кое-как до дверей доползла и — к себе. Позвонила ноль-два, они мне переадресовали.
— Как же она в квартиру вошла?
— Говорит, что дверь была не заперта. Она к Самаховой за спичками зашла. Позвонила, а та не открывает. Ну, она ручку и дернула…
— Больше она никому не могла об этом сообщить?
— Да она и со мной-то еле разговаривала, — с сомнением произнес старлей. — До сих пор трясется.
— О’кей. — Майор развернулся и пошел на выход.
Глава VI
Тетя Маша была рада снова видеть Александра. Он пришел раньше, чем обещал, довольный и радостный.
— Что такое? — Тетя Маша ждала какого-то откровения.
И оно не замедлило ждать.
— Чудесный суп! — воскликнул вдохновленный удачей Александр.
— Новое изобретение? — лукаво улыбнулась тетя Маша, подавая Александру тапочки.
Они прошли в тесную от мебели гостиную. Она представляла собой музейное собрание вещей, придрейфовавших из дореволюционной России, и купленных уже в советское время этажерок, полок, стульев и всяческих сувениров. Объектом гордости тети Маши был пепельного окраса комод в стиле ампир. Казалось, того распирает от собственной значимости. Застывший на своих изогнутых ножках, он пыжился, кругля бока и выставляя напоказ бронзовые, тончайшей работы ручки. На комоде стояла огромная лампа с бордовым рифленым абажуром и тускло мерцающим позолотой основанием в виде колокола. Рядом, заставленное наполовину бронзовыми подсвечниками, иконами, фарфоровыми безделушками, гжелевыми башенками, высилось большое, похожее на серебряный поднос, зеркало. Его рама с мягко закругленными углами отсвечивала красноватой медью. Вверху, на черно-белом фото, спиной к зрителю восседала обнаженная женщина. По спине извивался нарисованный черной тушью диковинный иероглиф. Голову женщины украшала чалма. Это фото попахивало отечественным нэпом или Францией двадцатых годов.
Александр сел на застеленное полосатым пледом канапе. Его изумрудная обивка давно истерлась, левая ножка, круто изогнутая, отходила от корпуса. Но, несмотря на эту ветхость, на слезающую с дуба краску, канапе было полно очарования вещи, история которой тесно переплетена с жизнью многих людских поколений.
Огромный стол с похожими на балясины ножками был придвинут к соседней стене. Его благородная ясеневая поверхность исчезла под разнообразными вазами, стилизованными под Древний Египет статуэтками кошек и птиц, покрытым медной краской изваянием чудища-собаки, привезенным дядей Марии Митрофановны из Китая, шкатулочками, корзинкой с вязанием, кружевной салфеткой, книгами, какими-то картонками, коробками с разным хламом, альбомами с фотографиями, ракушками и гипсово-бледными веточками коралла.
Далее теснились огромный резной шкаф, советской поры полированный сервант, кресла с цветастой обивкой и массивными деревянными подлокотниками, темно-красная тахта, тумбочка с неизменно покрывающей ее розоватой круглой салфеткой и букетом сухих степных трав в сине-белой вазе, а также крохотный, вишневого цвета пуфик, кокетливо украшенный с двух сторон свисающими с него золотистыми кистями.
— Рассказывай. — Тетя Маша села на уголок кресла.
— Это надо скорее показывать, а потом пробовать, — улыбнулся Александр. — В двух словах, конечно, можно объяснить, но это не даст точного и полного представления о блюде.
— И все же… Наверное, что-то необычайно сложное…
— Отнюдь! — бодро возразил Александр. — Наоборот, донельзя простое. Я ведь исповедую принцип простоты. Но при этом не забываю об изысках. Помнишь, как ты пробовала читать мне Бунина? Я был тогда бестолковым мальчишкой…
— Не говори так, — запротестовала Мария Митрофановна.
— Это не важно, — нетерпеливо продолжал Александр. — Я еще не мог тогда оценить Бунина, но одна фраза глубоко запала мне в душу. Я хотел все это время воплотить ее в кулинарном блюде. «От воды исходила огуречная свежесть…» Помнишь?
