Олег Северный - 2012. Танго для Кали

— Нам давно пора показать нашу силу! Сколько можно от всех убегать? Мы только и делаем, что прячемся.

— Мать, нам нужно провести в наш мир Кали, а не погибнуть геройски. Как ты не понимаешь? Мы почти у цели.

— Именно что почти. Мы ещё долго можем оставаться «почти».

— Нет. Недолго. Долго нам никто не даст.

— Почему нас ждут здесь?

— Видимо, они считают, раз мы не знаем города, то будем ходить по главной улице. И ведь ходим. — Антон нахмурился.

— Больше не будем! — заявила Матрёша. — У нас карта есть.

— Да. — Чёрный достал карту. — Сейчас мы пойдём…

Они вышли к кирхе со стороны Конюшенной площади.

Небольшое, по-домашнему уютное здание уходило чуть в глубь квартала, привлекало взгляд. Ступени, четыре колонны, треугольный портик. И на портике — испускающий лучи треугольник. Простой треугольник, белый, сплошной, без рисунков и букв. Они постояли на противоположной стороне улочки, откуда было лучше видно, потом подошли, поднялись к дверям.

— Это почти дома, — вздохнула Матрёна. — Век бы здесь стоять.

— Дом? — удивился Чёрный. Он не так представлял себе искомый Храм.

Нет, ещё не дом, но что-то родное и близкое, как бабушкин плед.

Антон тоже заметил мягкость и теплоту, исходящую от этого знака Кали. Они прочитали расписание служб, подивились, что в церкви даются концерты. Ах да, здесь же стоит орган. Можно просто прийти, послушать музыку. Как хорошо! Он представил, как может звучать орган, как ему вторит виолончель, и вдруг взял девушку за руки и осторожно закружил прямо на ступенях. Они танцевали, как будто были одни во всём городе, да ведь они и были сейчас одни. Ушли куда-то голоса людей, шум машин, вместо этого возникла тихая-тихая музыка, и они танцевали, отдаваясь её волнам. Теперь её слышала и Матрёна. Её глаза потемнели, в них вставала глубинная сила и лукаво улыбалась из своей глубины. Антон отвечал ей взглядом, в котором сейчас читалась чуть усталая мудрость многих веков. Сила и мудрость кружили под звуки священной музыки, как в первый или в последний день на Земле.

Музыка завершилась.

— А где все?

Матрёна удивлённо вертела головой. Оживлённая улица затихла и опустела. Стало прохладнее, солнце не слепило глаза. Вот показалась какая-то парочка, Чёрный шагнул к ним.

— Не подскажете, который час?

— Половина второго. — Парень поднял к глазам запястье с часами.

— Спасибо, — слегка запнувшись, поблагодарил Антон и повернулся к Матрёне: — Хорошо поплясали.

Девушка счастливо улыбнулась:

— Наша Мать даёт! Мне понравилось.

— Мне тоже, — согласился Антон. — Хотя я рассчитывал сегодня же и в Исаакий зайти.

— Зайдём завтра! — отмахнулась она. — Думаю, не нужно смешивать два приёма. Там будет совсем другой знак.

— С чего начнём? — Антон изучал ценник под стеклом музейной кассы.

— Сначала на колоннаду, — выбрала Матрёна. — Музей надо будет прочесать основательно.

— Как скажешь, — кивнул он, расплачиваясь.

Лестница шла внутри толстых стен, на ней было неожиданно прохладно. Они неторопливо поднимались, наслаждаясь сумраком и холодком. Лестница всё время кружила, оборачиваясь вокруг своей оси, так что у девушки закружилась голова.

— Ох, — выдохнула она. — Сколько же здесь ступенек!

— Триста шестьдесят пять, — тут же откликнулся Чёрный.

— Что, правда? — ужаснулась Матрёша.

— Шучу. Я не знаю.

Они выбрались на солнечный свет. Наверху, словно в возмещение прохлады подъёма, было неимоверно жарко. Галерея превратилась в пыточную камеру под небесами. Внизу расстилались крыши. Они сверкали свежими пятнами заплат, краснели старым суриком, рыжели ржавчиной. То тут, то там из сплошного поля поднимались башенки колоколен, где-то с новенькими крестами, где-то до сих пор голые или в лесах. Город раскинулся до горизонта, сливаясь с небом, уходя в небо, расплываясь дымкой — невозможный, невероятный город на болотах.

Антон внимательно всматривался в южную часть — он надеялся снова увидеть Храм. Безуспешно — у миражей сегодня был выходной, или же они развлекали зрителей на другой сцене театра. Все, кто вместе с ними поднимался наверх, уже спустились, новые посетители заняли их места, а Антон всё стоял, не решаясь покинуть самую высокую точку Санкт-Петербурга. На удивление, Матрёша его не торопила. Здесь они находились почти на уровне небесного Города, если бы он отстоял от земного по простой высоте. Что-то завораживающее было в самой возможности взгляда из-под облаков, что-то совершенно иное, чем не удивительный для москвича выход на балкон многоэтажки. Чёрному город внизу казался трогательно беззащитным, доверчивым, ожидающим, когда же будет простёрта над ним оберегающая десница. Город был доступен всем ветрам и всем тревогам, и Антону хотелось, как ребёнку, прикрыть его ладошкой, защитить, спасти, удержать, как хрупкую стеклянную фигурку, произведение искусного мастера. Остановить время, остановить разрушение, заковать в вечность. Он протянул ладонь, и город доверчиво прижался к ней, принимая помощь и обещая помощь в ответ.

Матрёна терпеливо ждала, когда Чёрный очнётся. Она уже могла чувствовать, что между ним и городом внизу происходит нечто, но пока не улавливала, что именно. Но вот Антон перевёл на неё сияющий взгляд и кивнул на выход:

— Идём?

— Да. — Она первая ступила на лестницу вниз.

Они обошли здание и поднимались к турникетам у входа в музей, когда девушка испуганно ахнула. Следом за ними к очереди пристраивались двое в уже знакомых им строгих костюмах. Антону пришёл в голову глупый вопрос: «Неужели им не жарко?» — И тут же он понял ответ: «Нет. Им не жарко, потому что они нелюди. Невозможно представить Седого, страдающего от жары. Эти такие же». Они почти вбежали внутрь, другого пути для отступления не было.

— Бежим? — Девушка потянула его прямо к выходу через весь зал.

Они высунулись из дверей и тут же рванулись обратно, натолкнувшись взглядами на ещё одну чёрную парочку, занявшую место возле выходных турникетов. Первая двойка уверенно направлялась к ним. Несмотря на то, что в зале было довольно много народу, казалось, что преследователи идут по широкой просеке — перед ними расступались. Антон вспомнил, что нужная им икона должна находиться в левой части, поспешил туда. Люди в чёрном свернули за ними.

Он шарил глазами по висящим иконам. Не та, не та, снова не та.

— Вон она! — воскликнула Матрёна.

Они побежали. Наталкиваясь на людей, извиняясь на бегу, уворачиваясь, огибая группы туристов, они неслись к единственной иконе, в верхней части оклада которой раскинулся треугольник в ореоле лучей, как испуганные дети к маминой юбке. Прибежали, взявшись за руки, остановились, запыхавшись, подняли глаза. И по ним ударило сияние Кали Ма, ослепило, заставило на мгновение зажмуриться, чтобы тут же распахнуть глаза вновь, поглощая, принимая в себя безжалостный беспощадный огонь. Лучи сверкали, как боевые клинки, звенели металлом, резали острыми гранями, обжигали. И боевые клинки ударили из их глаз, когда они, по-прежнему держась за руки, обернулись к подходящим врагам.