Дина Оттом - Двери в полночь

Тело Доминика рухнуло на землю под дружный вздох нелюдей — и наших, и его. Кто-то хотел броситься на Виктора, но вампир уже растворился в темноте.

Боясь пошевелиться, мы ждали, что будет дальше, не отрывая взглядов. Прошла минута, другая. Легкий ветер скользнул по Нижнему Городу, нежной рукой проводя по полученным ранам, топорща шерсть еще не превратившимся обратно оборотням. Стояла такая тишина, что было слышно, как дышат нелюди Доминика на той стороне площади.

Мы все смотрели на тело, раскиданное на битой брусчатке площади. Ничего не происходило. Кто-то шумно выдохнул.

И тут Доминик сел.

Кто-то из женщин вскрикнул, кто-то из мужчин выругался, все отпрянули.

Доминик аккуратно, неестественно ровно согнулся в поясе, поднимая спину от земли. В том, что тело с затылком вместо лица может двигаться, было что-то особенно жуткое. Руки его остались болтаться по бокам, как плети, а голова начала медленно поворачиваться. Она двигалась, как на шарнирах, будто механическая игрушка, расправляя сложившуюся складками кожу на шее.

С мерзким хрустом голова встала на место, и глаза Доминика тут же ожили, потеряв стеклянное выражение. Он взмахнул руками и, легко оттолкнувшись от земли, встал.

— Ай-ай-ай, Шеферель, как нехорошо! — Доминик отряхнул ладони. — Я думал, ты играешь честно.

С этими словами он бросился вперед, на Шефереля. Тот качнулся, пытаясь уйти от удара, но наперерез ему бросился Оскар, метя в горло инквизитору. Его прыжок послужил сигналом, и все, кто хоть как-то держался на ногах, кинулись следом, врезаясь в мгновенно преодолевшую площадь армию Доминика.

Все смешалось в одну массу тел и костей. Вой и рычание рвали барабанные перепонки, и, хотя я пыталась пробраться вперед, Китти неумолимо тащила меня назад, куда-то вглубь зданий.

— Слушай, — прошипела она мне на ухо, — у меня был всего один приказ: сделать так, чтобы тебя не убили. И я сделаю, и если надо — я тебя даже оглушу. Так что, пожалуйста, не доводи меня до насилия!

Смотреть, как бьются твои друзья, и стоять в стороне, тяжело. Но смотреть, как смертельная опасность грозит тому, ради кого ты живешь, — невыносимо, и, хотя я дергалась, пытаясь вырваться вперед, Китти держала меня стальной хваткой вампира.

А там, впереди, площадь превратилась в свалку тел и когтей. Я едва разбирала, где свои, где чужие, перескакивая взглядом с места на место, ища Оскара, Черта, Всполоха. Иногда мне казалось, что я вижу их, иногда — что это просто тень мелькает на стене. И хотя Оскара не заметить было трудно, мне то и дело казалось, что он пропадает под тяжестью вражеских тел. Я слышала, как вскрикнула какая-то женщина, видела, как упала одна из лисичек, рухнув под лапы своих врагов. Сестра, отвлекшись всего на мгновение, тут же получила тяжелый удар по голове, раскроивший лицо, покачнулась, рухнула рядом — и уже не вставала. Черно-серое море дерущихся тут же скрыло их, и, даже если они были живы, выбраться оттуда им бы вряд ли удалось.

Смерть — это страшно. Каким-то особенным страхом. Когда ты видишь, как твои друзья падают, истекая кровью, с размозженными черепами, с разорванными шеями, кажется, что все это абсурд, какая-то чудовищная нелепость.

Я плакала от ужаса, не смея оторвать глаз от поля боя, а Китти сжимала мне руку с такой силой, что, казалось, вот-вот хрустнет кость.

— Oh, my god, — шептала она побелевшими губами, — oh, my god…

Как ни много жизней унесли призраки города, все же армия Доминика изначально превосходила нашу во много раз, и все, что удалось сделать первостроителям, это немного выравнять баланс сил. Но мы все равно проигрывали. Это стало ясно через несколько минут, когда я увидела, как все новые и новые нелюди Москвы врезаются в наших оборотней, как кулак опытного бойца входит в тело новичка. И хотя никто из участвующих новичком не был, нас было просто… мало.

Москвичи теснили назад, одной сплоченной массой сдвигая границы. Я панически пыталась найти Шефереля глазами и наконец увидела — в обычном человеческом виде, к которому я привыкла, он бился с каким-то волком одной рукой, в то время как левая висела как плеть, на его светлом плаще проступили пятна крови. Я вскрикнула, кинулась вперед, вырываясь из хватки отвлекшейся на секунду Китти, расправляя на бегу крылья.

К счастью, летающих оборотней не так уж много, иначе битва была бы не только на земле, но и в воздухе. Однако мне «повезло» — стоило подняться над дерущимися, как я почувствовала острою боль в правом крыле и тяжесть, волокущую вниз. Кое-как извернувшись и изо всех сил стараясь не упасть, я увидела, что мое крыло пробито, и на нем повис какой-то вражеский оборотень с клювом и укрытым пестрыми перьями лицом. За спиной у него били по воздуху ястребиные крылья.

Мы рухнули вниз. Он мгновенно бросил меня и вновь поднялся в воздух, разыскивая следующую жертву, а я, стараясь не шевелить поврежденным крылом, попыталась убраться куда-нибудь в сторону, избегая случайных ударов. Шефереля не было видно, и сердца коснулась холодная, глубокая паника.

Я быстро огляделась, надеясь увидеть где-то его светлый плащ, и действительно он взметнулся всего в паре метров от меня — и упал. Я кинулась вперед, забыв о боли, об опасности и о десятках оборотней, дерущихся совсем рядом.

Шеф оказался за одним из булыжников, по неведомой причине разбросанных по нижней площади. Он сидел на земле, прислонившись в нему спиной, часто сглатывая. Когда я подобралась ближе, он с трудом перевел на меня глаза и дернул ртом, пытаясь улыбнуться.

— О, Чирик, — он снова сглотнул, и я увидела, что губы и язык у него в крови, — я же просил тебя не влезать, дура.

Я не обращала внимания на его слова, пытаясь понять, где он ранен. Левая рука действительно не действовала, валяясь рядом как игрушечная, на горле было несколько глубоких укусов, сочащихся кровью, — но, к счастью, порвать его никто не успел. Правой рукой он придерживал левый бок, влажный и темный.

— Что мне сделать? — Я готова была убить себя за полную бесполезность. — Пожалуйста, скажи, что мне сделать?!

Шеф улыбнулся, глядя на меня с неожиданной теплотой и даже беззаботностью:

— Выжить.

Я не знаю, как заканчиваются бои. Просто вдруг все остановилось. Где-то еще продолжали рвать друг друга два волка, но исход битвы был уже ясен.

Я осторожно высунулась из-за камня — и похолодела. Тут и там лежали те, кто только что был жив, кто дрался. Площадь опустела, темнея трупами. Они лежали рядом — только что враги или друзья, а сейчас просто мертвые существа, оборвавшиеся жизни. Мой взгляд перескакивал с одних на других, пытаясь и боясь узнать знакомых. И тут я вскрикнула: нелюди Доминика добрались до наших людей. Если и мы сами с трудом справлялись с себе подобными, то у простых лекарей и эмпатов не было никаких шансов. И сейчас я видела зеленый плащ Крапивы, капюшон, откинутый с головы, и прядь волос, утонувшую в луже крови, — ей просто вырвали горло. Дальше, едва видные отсюда, вместе, как и при жизни, лежали, не двигаясь, две ярко-рыжих лисы. Я понадеялась было, что они просто оглушены, но бока их не шевелились в малейшей попытке дыхания. Среди них, опасливо опустив головы, рыскали нелюди Доминика, постепенно распрямляясь и ощущая себя победителями. Они даже не трогали тех, кто был ранен. Всполох, тихо скуля, полз по земле, волоча за собой задние лапы, — у него не хватало целого куска спины у самого хвоста. Не знаю, как он вообще еще мог двигаться.