Дракула. Самая полная версия - Брэм Стокер
– И вы совсем не испугались тогда? – спросил я.
– Испугалась?! – переспросила она со смехом. – Я испугалась?! Спроси, Пьера! Да, я была тогда моложе и когда шла вдоль тех шевелящихся вонючих стен канализации, по которым скользил тусклый свет факелов, мне было не по себе! Но больше половины пути я прошла впереди всех! Впереди мужчин! Я всегда была такая! Я не позволяла мужчинам обгонять меня хоть в чем-нибудь! Все, что мне нужно было, – это острые ощущения! Они сожрали беднягу и не оставили от него ни следа, если не считать сухих теплых косточек! И никто не узнал этого, потому что он не успел издать и звука! – Тут она сорвалась на мелкий истеричный смех, а лицо ее при этом было, словно у призрака! Никогда мне не приходилось слышать и видеть такое!.. Одна поэтесса писала о своей героине: «Слышать ли, видеть ли ее пение! Никто не скажет, что удивительней!»
То же было и со мной. Едва ли я мог определить, что ужасней было в старухе: ее хриплый, злобный и ужасный смех или коварный оскал, страшная морщинистая улыбка, искривившийся рот – беззубая черная дыра… Трагичная маска юродивого… По этому смеху, по этой улыбочке и по этому хрипу я понял так же ясно, как если бы мне кто-нибудь сказал об этом, что моя смерть – дело решенное. Просто убийцы дожидаются благоприятного момента для нападения… Я чувствовал, что в ее страшных рассказах незаметно для меня проскальзывали словa команды тем негодяям, что залегли в мусорных кучах вокруг лачуги. «Подождите! – словно говорила она им. – Еще не время. Первый удар я нанесу сама. Дайте мне оружие, и я не упущу своего шанса! Ему не убежать! Вы примете его после меня и кинете им! Он не успеет и пикнуть! Крысы делают свое дело моментально!..»
Становилось все темнее и темнее; опускалась ночь. Я окинул взглядом хибару: все то же! Окровавленный топор у стены, кучи мусора и костей по углам, горящие глазки серых тварей около них и под настилом пола…
Пьер наконец закончил набивать трубку. Он высек огонь и через несколько мгновений с довольной гримасой пускал в потолок дым. Старуха сказала мне:
– Сердечко мое! Тебе темно? Пьер, будь хорошим мальчиком, зажги лампу.
Пьер встал с табурета и с зажженной спичкой направился к лампе, что висела у самого входа в лачугу. Он едва дотянулся до фитиля, и лампа вспыхнула, осветив всю округу и спины головорезов, лежащих тут и там.
– Стой, дурак! Не эту! Фонарь, я сказала! – хрипло прокричала она.
Загасив лампу, старик пробормотал угрюмо:
– Хорошо, мама. Но его надо поискать. – Он ушел куда-то в левый угол комнаты, а старуха из темноты сказала:
– Фонарь! Фонарь, я сказала! О! Фонарь, это все, что мы можем себе позволить, милочек. – Эти слова адресовались несомненно мне. – Свет фонаря нам очень подходит. Фонарь – друг революции! Это и друг тряпичника! Он помогает нам, когда все средства уже использованы.
Едва она произнесла последние слова, как раздался громкий скрип и затем такой звук, как будто что-то протащили по крыше. И опять мне показалось, что ее слова были сказаны не для меня, а для ее подручных.
– Кто-то из ваших залез на крышу, да, видно, сам попался в капкан, который готовил другому.
Я выглянул наружу и увидел обрывок веревки, спускавшейся с крыши. Ночное небо чернело. Итак, я в осаде!
Старик что-то очень уж долго возился с поисками фонаря. Я не спускал глаз со старухи. Пьер чиркнул где-то в углу спичкой, фонарь осветил убогую комнату, и я увидел при его свете, что старуха быстро подняла с пола неизвестно как появившийся там длинный острый нож или тесак и спрятала его в свои лохмотья. «Да здесь какая-то мясницкая!»
Фонарь горел неровно, чадил.
– Принеси фонарь сюда, поближе, Пьер, – приказала старуха. – Поставь его между нами и выходом; вот так! Смотри-ка, он отделяет нас от ночи на дворе! Хорошо!
Хорошо для нее и для ее мерзких замыслов! Свет теперь бил мне в лицо и оставлял в тени лица двух стариков и все, что было на улице перед хибарой.
Я чувствовал, что близится время действовать, но я также анал, что сигнал к атаке будет исходить от старухи и поэтому внимательно следил за ней, стремясь не упустить ни одного ее движения.
Я был безоружен, но умирать без боя не собирался и лихорадочно соображал, как поступить. Первым же моим действием, как я решил, будет захват мясницкого топора у стены. С ним будет легче пробивать себе дорогу отсюда. По крайней мере смогу дорого продать свою жизнь. Я еще раз посмотрел в ту сторону, где он был прислонен к стене, чтобы не ошибиться и сразу завладеть им… Боже! Он исчез! Весь ужас ситуации только сейчас, кажется, дошел до меня. Я подумал о том, что если мне не удастся спастись, бедная Элис будет очень страдать, а она такая хрупкая… А если она поверит в то, что я забыл ее ради другой?!. Каждый человек, кто хоть раз в жизни любил, знает, насколько страшно и разрушающе такое подозрение… Или того хуже: она будет продолжать любить меня и после того, как я буду потерян для нее и для всего мира, от этого всю жизнь ей придется терзаться и страдать, ее отчаянию не будет предела, и оно будет сопровождать ее все время, до самой последней минуты…
Меня скрутили жестокая душевная боль и тревога, я даже на минуту забыл о заговорщиках и их гнусных планах против меня.
Все же у меня хватило воли не выдавать себя. Старуха смотрела на меня, как кошка смотрит на мышь. Ее правая
