Татьяна Акимова - Антропофагия, как способ...

 Впереди замаячил одинокий фонарь. «Ну уж нет! Я не куплюсь на такую откровенную провокацию!»  - Мелькнуло у неё в голове.

 «Хочешь меня как лисичку загнать? Поиграем!»

    Лиза остановилась, и быстро осмотревшись, вошла в темный проём между гаражами.

    Она слишком осмелела. Традиция диктовала, что возможность столкновения проявляется только после, ритуала близкого знакомства.  Ужин в Савое для этого подходил.

 Но уже внутри дорогого спорткара, Лизе и полу секунды  не понадобилось, чтоб узнать «человека с сигарой».

 Ламборджини взревел, рванув с места,  а газ, на какое-то время дезориентировал её.

 Очнувшись, на просёлочной дороге, Лиза поняла, что она впервые участвует в охоте, где возможная цель – она.

    Адреналин с неведомой до этого силой, зверем рвался из клетки. Но вместе, с давно для самой себя, забытым чувством опасности , Лиза ощутила как "космосу" надоело  пассивно наблюдать, он искал выход наружу.

    Её чувства ещё ни когда так не обострялись. Каждый звук отдавался набатом, запахи проникали сразу в мозг, мгновенно распознаваясь. Она чувствовала себя текущей сукой, загнанной у собственного логова, и оттого наиболее опасной.

   Едва заметная тень мелькнула в пяти шагах от убежища.

 Лиза не думая рванулась изо всех сил в сторону владельца тени.

 Мощный удар битой свалил её с ног.

    Цементный пол кирпичного гаража, отдавал плесенью. Сыростью веяло из смотровой ямы, лампа дневного света освещала лишь заднюю часть с верстаком, и дверью ведущую в следующее помещение.

   Лиза сделала расслабляющее движение головой. Сама бы она ни когда не оставила  такой роскоши жертве: осмотреть все помещение, да еще и быть просто прикованной к стулу.

 Она почувствовала, как сзади кто-то подошел. И попыталась повернуть голову.

 - Не получиться. -  Произнес ровный голос.

 - Ты думаешь, что я тебя так приковал по ошибке? И ты можешь видеть помещение? – Угадал голос.

 - Нет,  дорогая. Просто я знаю, что ты отсюда не выйдешь. Ведь про то, какая ты на самом деле, знаем только мы вдвоем. – Начал «бладхаунд».

 - Ни улик, ни свидетелей, ты не оставляешь! – Ты, Лиза – уникум. И я обязан бережно сохранить такого «мастера».

    Лиза втянула воздух, она хотела запомнить запах врага, а не добычи, хотя бы и до конца.

 - А поза твоя… скорее для моего удобства.

 Она вздрогнула, впервые попытавшись освободиться  от ножек перевернутого стула, но и ноги и руки были прочно примотаны скотчем к каждой из ножек.

    Блеснул армейский нож, и куртка Лизы разошлась в месте разреза. Боль легко полоснула по спине.

    Сотрудник висел на вытянутых руках, связанных за спиной, поднятый лебедкой ровно на столько, чтобы его вес не сразу смог выломать предплечья.

 Перед ним был расположен импровизированный стол из доски и двух табуреток, на котором, вряд лежали два набора, один из которых был его собственный.

 Мешок с его головы был уже снят. Представление он должен был видеть. Однако его палач был в маске.

 «Бладхаунд» сплюнул с пересохшего рта и ехидно произнес:

 - Гюльчатай, открой личико!

    Она нажала на кнопку,  тело Сотрудника поднялось над полом чуть выше, и кости захрустели.

 Так же - не произнося ни слова, Лиза взяла со стола набор блёсен перевязанных одним толстым капроновым шнуром и зашла за спину жертвы.

 Послышался щелчок, и пространство заполнила, современная, электронная музыка.

 С первым низкочастотным импульсом, на «бладхаунда» обрушился удар импровизированной плети, вырывающий куски мяса под техногенный ритм.

 Он узнал эту музыку. Это была известная композиция «The Undertaker (Renholder Mix)» из саундтрека недавно вышедшего на экраны фильма.

Глава 17

  Когда художник заканчивает свое полотно, он только надеется, что его оценят по достоинству.

 Даже, будучи уверенным - в гениальности готовой работы, он сомневается в том, правильно ли  донесена главная идея.

    И вот – момент триумфа: множество людей подходят к картине на вернисаже, обсуждают и выдвигают свой вердикт.

    Признание мастерства – открывает широкую дорогу. И дело не только в деньгах и славе. Многие Творцы были бедны и не приняты обществом, как его составляющие единицы.

    Мастер имеет возможность менять окружающее мировоззрение! Потому-то так важно, для него - донести именно тот посыл, который заложен в работе.

    Жена «Сотрудника» любила искусство, и не любила очереди за морской капустой. По этому,  в конце девяносто первого, не дожидаясь похоронки от офицера умирающей империи, неизвестно где находившегося, когда  не на что было купить сандалии его сыну, она собрала вещи и вместе ребенком выехала за рубеж.  

 Свекрови Мария ничего не стала объяснять. Да и как объяснишь, матери солдата, что больше не намереваешься его ждать.

    Сотрудник стоял посередине третьего этажа музея Гуггенхайма.

 Маша согласилась на встречу отца с сыном, только с условием, что ребенок увидит современную живопись.

 - Знаешь пап… - заговорил двенадцатилетний подросток, склоняя голову, то на один – то на другой бок, рассматривая «синие треугольники».

 - Мне больше Куинджи нравится…  - Отец одобряюще хмыкнул, на такое проявление сознательности сыном.

 - Пойдем отсюда! Что мы в этих «треугольниках» не видели. Сходим, посидим где-нибудь?

 - А как же мама? Она сказала – что только тут?.. – Поднял бровь Сотрудник.

 - А мы ей не скажем! Она-то нас ни когда не спрашивала, чего мы хотим… - Опустил глаза в пол сын.

    Отец заметно оживился. И задумавшись, спросил:

 - А куда пойдем-то? Я город не знаю…

 - За - то я знаю! – обрадовался ребенок. – Пойдем в «Friday’s»!

 - Это что ещё за выходные? – Недоверчиво уточнил отец.

 Сын заулыбался и ответил:

 - Это не выходные! Это такой, «Макдональдс» - только лучше, и ты там себе пиво сможешь взять!

    Они первый раз выбрались в ресторан.

 По такому случаю, Лиза надела вечернее, длинное, красное платье с вырезом, которое берегла.

 Прошло полгода,  как любимый основал фирму, по торговле антиквариатом.

 Дела шли неплохо, но с работы он её уже не встречал.

 Хотя и Лиза перестала рубить мясо на «Губернском». Восстановилась и защитила диплом.

    Не смотря на некоторую отдаленность и раздражительность любимого, он продолжал ей говорить «заветные слова». А настроение она приписывала его работе.