Джонатан Кэрролл - Стеклянный суп

Фланнери медленно приложил указательный палец к губам, показывая Броксимону, что пора заткнуться. Тот так и сделал. Йельден бросил на труса уничтожающий взгляд. Броксимон увидел и одними губами ответил: «Съест меня».

— По-моему, Йельден, тебе нельзя доверять. А ведь доверие — основа любых отношений. Так что пришла тебе пора умереть.

— Да неужели? А умереть-то здесь нельзя, Король. Потому что это и есть смерть, к твоему сведению.

— Верно, только предметы и тут умирают, Йельден. А ты предмет. Так что никаких проблем. Смотри сюда. — Он поднес ко рту сложенные рупором ладони и прокричал Саймону, сидевшему футах в двадцати от них: — Эй, Саймон, масла больше нет, понял? Кончилось.

Хейден даже не оторвался от своего коричневого десерта. Он только кивнул и поднял ложечку, показывая, что слышал.

Йельден Баттер исчез. Броксимон так и не понял, как это случилось, но в одну секунду он еще был, а в следующую его не стало.

— Чччерт!

— Мальчиком Саймон Хейден каждое утро намазывал тост маслом «Йельден Баттер», так ему нравилась реклама по телевизору. Он настаивал, чтобы его мама покупала на рынке только такое масло. А когда он оставался один, то распевал эти рекламные куплеты. Но больше не будет. Теперь он помнит только маргарин: его мама клала его во все блюда, потому что где-то вычитала, будто маргарин гораздо полезнее. Так что масла «Йельден Баттер» больше не будет, — сказал Фланнери.

У Броксимона стал такой вид, как будто он вот-вот то ли наутек бросится, то ли описается.

— Так вы можете это сделать? Стереть его прижизненные воспоминания? Даже когда он мертв?

— Я же тебе говорю — я Король Парка.

— Черт.

— Ты это уже говорил. Как говорят русские: «На каждого сильного найдется и посильнее». Так что бай-бай, Йельден. Ну, пойдем, поболтаем с мистером Хейденом.

Он подобрал Броксимона и посадил его на спину своей собаке. Когда Фланнери направился к кафе, собака медленным скользящим шагом двинулась за ним. Окаменевший Броксимон только и мог, что чертыхаться себе под нос да судорожно хвататься за какой-нибудь клочок шерсти, чтобы не упасть.

Как обычно, Хитцель сидел на заднем сиденье автомобиля, пристально разглядывая двоих людей спереди. «Рейнджровер» стоял на опушке Венского леса у поворота на Кобенцель. Это место они особенно любили, потому что с него открывался замечательный вид на Вену и равнины за ней, простирающиеся до самой венгерской границы. Особенно они любили приехать сюда в ясный летний вечер, привезти с собой все для пикника, устроиться на холмистом лугу где-нибудь повыше, есть и болтать, глядя, как сумерки опускаются на город и далеко внизу загораются огни.

Сейчас оба притихли и глядели вперед. До этого Изабелла долго говорила. Она рассказала Винсенту о трех своих путешествиях в непонятную страну. Описала все, что она там видела и испытала. А самое главное, она рассказала ему о встрече с Броксимоном и Йельденом Баттером. О том, как Йельден назвал тот мир Страной Саймона Хейдена и сказал: для их сына важно, чтобы она увиделась с умершим Саймоном.

Когда она закончила, последовало напряженное молчание, столь редкое для них. Винсент развалился в пассажирском кресле, обхватив руками голову и уперев одну ногу в приборную доску. Всякий раз, когда они были вместе, Изабелла садилась за руль, так как ему нравилось смотреть, как она управляется с автомобилем.

Он повернулся к ней.

— А почему ты думала, что я тебе не поверю?

Она набрала побольше воздуха в легкие и медленно-медленно выдохнула. На глаза навернулись слезы, но она не давала им воли.

— Все, чего я хочу, это чтобы мы оставались вместе и вместе растили нашего ребенка.

— Согласен, но дело ведь не только в этом.

— Да, очевидно, но почему они выбрали именно нашего ребенка? Почему именно Энжи?

— Ну, вообще-то, не выбери они нашего ребенка, дорогая, я был бы сейчас все еще мертв.

Она непроизвольно усмехнулась.

— Это верно.

— Расскажи мне еще раз, что они говорили насчет Страны Саймона Хейдена.

Пока Изабелла заново излагала эту часть своего повествования, Этрих, прищурившись, глядел прямо перед собой. Он всегда щурился, когда хотел сосредоточиться, — это помогало. Но стоило ей начать свой рассказ, как он затряс головой, будто она говорила что-то не так. Он перебил ее:

— Ладно, с этим все понятно. Может, ты еще что-нибудь видела, когда была там? Что-нибудь, что может оказаться важным? И не обязательно в этот раз, может, когда-нибудь раньше? Расскажи, что показалось тебе там самым странным?

Она поколебалась, перебирая в памяти события, отбирая что-нибудь, достойное пересказа. А потом сама удивилась собственным словам.

— А знаешь, что там было самым странным, самым изумительным? Как там все стыкуется одно с другим, без натяжек. Вот как сегодня — я повстречала человека, сделанного из сливочного масла. Сначала я, конечно, поразилась, но уже через несколько минут спорила с ним, как ни в чем не бывало. Про то, что он из масла, я и думать забыла. Думала только о том, какая он задница.

Этрих умер один в безымянной больничной палате. Никто из тех, кого он любил или хотя бы знал раньше, не пришел подержать его руку в час этого последнего испытания. Компанию ему составляли медсестры, врачи да одинокий старик, с которым они делили палату. У обоих обнаружилась кошмарная форма рака, разъедавшая их внутренности беспощадно, как соль разъедает лед.

Бывшая жена Этриха, с которой они прожили много лет, знала, что он умирает, но так его ненавидела, что отказывалась приходить. И детям запретила. Потому, что незадолго до того, как доктора поставили Винсенту Этриху смертельный диагноз, он бросил свою семью ради Изабеллы Нойкор. Но — такова жестокая ирония судьбы — она отказалась от него, и он остался ни с чем. А скоро он заболел.

— Винсент?

— Да?

— А там, куда ты попал, когда умер, тоже так было: без натяжек?

Он начал было отвечать, как вдруг услышал за пределами машины какой-то звук, который моментально заставил его выпрямиться. Рывком распахнув дверцу, он вышел из машины и отошел на несколько шагов.

— Винсент?

— Шшшш. — Он поднял руку, призывая ее к молчанию.

Она понятия не имела, что он делает, но подчинилась бесцеремонной команде.

Его рука застыла в воздухе, голова склонилась к плечу, пока он стоял и напряженно прислушивался к чему-то.

Изабелла аккуратно, стараясь не шуметь, открыла дверцу со своей стороны и вышла из машины. Она подумала, что, оказавшись снаружи, возможно, тоже услышит то, к чему прислушивался он.

Стояло лето, и все, что она услышала, были обыкновенные летние звуки: пели цикады, где-то далеко стрекотала газонокосилка, кричал ребенок, набирал обороты двигатель грузовика. Потом после небольшой паузы она услышала какой-то скрип, будто кто-то царапал по железу. Обернувшись, она увидела, как их собака неуклюже выбирается из автомобиля. Потянувшись, Хитцель подошел, сел рядом с ней и уставился на Этриха.