Александр Кудрявцев - Винчестер

 - Да стойте, черт бы вас побрал! – рявкнул я для храбрости и выпрыгнул на трассу перед мордой грязно-белой «газели».

 Водитель дал по тормозам, машину с визгом повело влево.

 - ……..!!! – крикнуло толстое небритое лицо, высунувшись из кабины.

 - Пожалуйста, - сказал я, - мне очень срочно. До «Василеостровской». От Петроградки быстро…

 -  От какой Петроградки! – рыкнул тот. – Ты на краю города, дура!

 Удивляться было некогда. Я посулил ему такую сумму, что «газель» поскакала на Ваську без колебаний.

 - Гребаная хрень, - цедил водила сквозь сигарету, - всю жизнь в этом гребаном городе, а такого гребаного тумана не видал…

 Я кивал и с трудом давил желание наступить на педаль газа. Телефон Ворона по-прежнему не подавал признаков жизни.

 Я добрался до метро спустя альбом Михаила Круга и половину Сергея Наговицына. Когда я выскочил из машины, непроницаемый мобильник Эда вдруг откликнулся.

 - Эд, тут какая-то хрень происходит… Ты где сейчас?

 - Что значит, где? – удивилась трубка. – Мы ведь с тобой уже встретились у метро. Я у тебя, дома. А ты сказал, что за вином выйдешь. Что за шу…

 - СВАЛИВАЙ! – заорал я в короткие гудки. – Эд!!!

 Я бежал изо всех сил, срывая дыхание, обжигая легкие, расталкивая прохожих. Бежал, не обращая внимания на красные фонари светофоров и сдобренные матом гудки машин.

 Я уже догадывался, что опоздал.

 Дверь в коммуналку оказалась приоткрыта. Я переступил порог. В темной коридорной тишине привычно скрипнула половица.

 Мою комнату освещали десятки разноцветных свечей. Они мерцали повсюду – на полу, стенах, кровати, зеркале.

 Голое тело Ворона распласталось на большом круглом столе у окна. На бледном впалом животе выпукло выступал аппендицитный шрам.

 Сознание старательно хранило себя от шока – вид громадных резаных ран Ворона пока что приводил в тупое оцепенение. Его положили в форме пятиконечной звезды, а затем обвели контуры его же кровью.

 Кровь темнела повсюду. Не в силах оторвать взгляда от спокойного лица мертвого, я шагнул, поскользнулся, ткнулся пятернями в липкий пол. Постарался подняться, но не держали ноги. Я пополз на четвереньках к распятому телу. Возможно, он еще жив… Скорая… Нужно вызвать…

 - Бесполезно.

 Я медленно обернулся на глухой голос. Темнота в дальнем углу комнаты сгустилась в длинную тень.

 Это снова был он, Безглазый, но сегодня без темных очков, с пустым кожаным лицом, похожим на хэллоуинскую маску.

 - О, господи, - услышал я собственный слабый шепот.

 - Не совсем… - прошипел он в ответ.

 - Ты... его... за что?.. - только и смог сказать я.

 - Он знал, на что шел, - безгубый рот скривился, - как сказал один его предшественник, если долго всматриваться в бездну, бездна начнет всматриваться в тебя.

 - Сгинь, - прошептал я.

 - Еще не все, - он приблизился ко мне. В нос ударил запах гнили.

 - Я тебя ненавижу...

 - Это превосходно.

 Он протянул руку  моему лицу. Длинный черный коготь коснулся моей щеки. Я не мог пошевелиться.

 В коридоре громыхнула дверь, загрохотали быстрые шаги.

 - У тебя гости. Мне пора, - Существо шагнуло назад, растворяясь в полумраке, - увидимся...

 В мою комнату ворвались вооруженные люди.

 - Не двигаться! - рявкнул один из них, наведя «Калашников» в лицо. - Лег, сука! Медленно! Мордой в пол!

 Я послушно распластался, уткнувшись лицом в скользкий от крови линолеум.

 - О черт... - тихо сказал кто-то из них.

 - Руки по швам! Не рыпаться!

 Омоновец рывком заломил мне руки за спину. Щелкнули стальные браслеты.

 - Встать!

 Часть 2  Они

When they come I'll be ready

I hear their voices inside

(Manowar)[2]

 Глава 1. Первоходок

 - Принимай пассажира!   - твердая рука толкнула меня в спину, и я ввалился в вонючее брюхо камеры СИЗО.

 Зацепился ногой за порог, чуть не выронив из руки скатку из казенного матраца. За спиной лязгнула дверь. Четыре пары настороженных глаз блестели мне навстречу. Четыре несвежих мужика разного калибра изучали исподлобья.

 - Здорово! - прогудел тот, чьи нары оказались ближе всех - на своей шконке он помещался с трудом. - Откуда сам?

 Я молчал. Знал, что так здесь нельзя, но ничего не мог поделать. После того, как я увидел Ворона в последний раз, внутри что-то сломалось. Я больше не мог говорить. Да и смысла в этом не было.

 - Ты чо, глухой? - занавеска на дальних нижних нарах откинулась. На меня смотрел пятый: мутно-голубые глаза на испаханном оспой лице. Седой.

 - Ща я с ним... - подошел лысый, невысокий и верткий со сломанным носом и задышал в лицо кислятиной, - слы, барбос…

 - Чита, остынь, - прогудел большой, - пацан не в себе...

 - Ты, Гриша, мужик, - повернулся к нему вертлявый, - в дела блатных...

 - Ша, - негромко сказал Седой. В камере выключили звук. - Гриня прав. Потом спросим. - Он ткнул острым подбородком воздух, - там твоя шконяра будет.

 Я бросил матрац на жесткую, как сухарь, шконку и отвернулся к стенке, чувствуя спиной взгляды новых соседей.

 Мне было известно, что некоторые здесь не доживали до завтра.

 И мне было все равно.

 День тянулся за днем, такой же темный и голый, как и все, что переваривала в себе эта тюрьма. Сквозь старинную ржавчину солнце не пробивалось даже в солнечную погоду.

 Тараканы здесь тоже были непроницаемо черные. Такие громадные, что не помещались в спичечный коробок. Гриша Большой говорил, что в голодные времена они по ночам вылезают из своих нор и объедают мозоли.

 Главный назвал меня Немым, и погоняло быстро вошло в обиход. Меня не трогали. Только сверлил злыми глазками из странно знакомого мне лица Чита, да приходил поговорить Гриша - болтливости в нем было не меньше, чем килограммов. Арестантам он давно надоел, а мне было плевать.

 Хотя иногда послушать его было полезно для представления о здешних раскладах. От Грини я узнал, что Седой ждет этапа на севера, где будет мотать третий срок за вооруженный налет. Чите шили мокрое дело.  Третий сиделец, тихий большой парень Савелий прибыл на нары из армии. Под Питером он расстрелял семью, которая пыталась пройти через вверенный ему под охрану участок.

 Сам Гриня сидел "ни за что".

 - На хате у нас беспредела нету, - Большой шумно прихлебывал чифир у меня под ухом, - по понятиям. Чита иногда пытается бузить, но Седой его строит. Хотя знаешь, - Гриша понижал голос, - тихие они тихие, а чуть что - пику тебе в спину сунут и не поморщатся. Блатные, одним словом..