Артем Чуприн - Линия жизни (сборник)

– Мазней? – раздраженно перебил я. – Да вы хоть знаете, сколько в это труда вкладывается? Вы, наверное, даже не подозреваете, что «Хуа Няо», один из самых древних китайских жанров живописи. Люди веками совершенствовали и оттачивали его.

Охотник со скептическим выражением лица выслушал мои слова.

– Наука даже целая, – пробубнил он, потирая затылок, – а на вид простая акварелька. А моя страсть вот, охота!

Я еле сдержался от ругательств в адрес убийцы, когда он с гордым видом поднял труп зайца за задние лапы.

– Ваша страсть – убийство? Это омерзительно! Это ведь неправильно! – все же возмутился я и поднялся с пенька.

Трясущимися руками торопливо скрутил драгоценный ватман.

«С меня достаточно».

Я рывком застегнул молнию рюкзака и надел его на плечи.

– Конечно! И это самая сильная страсть! – с азартом воскликнул он. – Ты даже не представляешь, что это за чувство, когда, выслеживаемый тобой зверь замирает!

Я остановился на краю поляны.

– Что за глупость? – разворачиваюсь к сидящему мужчине. – Это же простая жестокость, а никакая не страсть. Создание картины – вот это страсть.

– Писульки по бумажкам, это страсть? Часами сидеть на пенечке и цветочки с птичками срисовывать? – спокойно спросил охотник, посмотрев на мой пенек.

– Да что вы знаете об этом? Задумайтесь, хоть на секунду и представьте, сколько труда, сколько сил нужно, чтобы создать произведение искусства? Запечатлеть каждую…

– Сил? Труда? И много людей это оценит? – перебил меня мужчина. – Вот скажи, ты станешь великим художником? Правильно, нет. Тогда зачем столько времени тратить на это? А судя по пенечку и траве, ты же здесь каждый день торчишь. Девушка-то как это терпит?

– А никак не терпит, – опустив глаза, ответил я, – ушла год назад. Собрала свои вещи и ушла. Ничего не объяснила.… Закурить есть?

Охотник с готовностью достал из нагрудного кармана железный портсигар и вытащил одну папиросу. Я удивленно посмотрел на «БеломорКанал».

«Хотя, почему нет?»

– Оно и понятно, что ушла, – тихо сказал мужчина, поднося мне зажигалку.

Дым папиросы наждачкой продрал горло. Согнувшись пополам, я закашлялся, жадно хватая ртом воздух, мгновенно выступили слезы.

Охотник поднял выпавший из моих рук тубус:

– Ты этим картинкам все свое время уделяешь. Ни одна девчонка не станет такое терпеть.

Наконец я прокашлялся и обессилено сел на свой пенек. Папироса так и осталась в руке. Я аккуратно затянулся вновь. На этот раз прошло легче.

– Вы-то откуда знаете? – севшим голосом спросил я.

– Парень, жена терпит мою страсть и, в принципе, привыкла. Я уделяю охоте всего одну неделю за весь сезон. А ты уже, видать, поселился на этой поляне. Когда жить-то начнешь?

Я поймал его сочувствующий взгляд:

– А сейчас я что делаю?

– Да ты, по-моему, и так догадался, – сказал охотник и поднялся. – Ладно, пойду я. Бывай.

Мужчина позвал собаку и ушел, оставив меня в одиночестве.

Голова немного поплыла от папиросы. Я жадно затянулся вновь.

«Да кто он такой, чтоб лезть в мою личную жизнь?»

– Да никто! – вслух ответил я.

Сиплый голос неожиданно громко прозвучал в тишине леса.

«А ведь нет у меня личной жизни-то».

На это я сам себе промолчал. Ну, а что тут скажешь?

Еще затяжка.

«Да еще и эта страсть.… Не, ну вот какая у него страсть? Это же просто тупой убийца».

Вспомнился сочувствующий взгляд «убийцы».

Чужеродный звук будильника на телефоне раздался из рюкзака. Я поморщился и, потушив окурок, положил его в карман. Выключив навязчивую трель, медленно встал с пенька.

Окинув родную полянку прощальным взглядом, я пошел к машине. Что-то внутри подсказывало, что сюда я уже не вернусь.

Уже будучи за рулем я громко включил радио, и попытался с оптимизмом подпеть очередному попсовому хиту. Надо просто сосредоточиться на песне и на дороге. Слова охотника, словно растревоженный улей пчел настырно крутились в голове.

«А ты уже, видать, поселился на этой поляне».

«Оно и понятно, что ушла».

«Когда жить-то начнешь?»

Такой драгоценный раньше тубус, лежал на соседнем сиденье.

Раздраженно вдавив педаль газа в пол, я устремился прочь от леса.

Во дворе стояло всего несколько машин. Остальные уже развезли своих хозяев на работу. Мне тоже следовало поторопиться. Схватив тубус, я закрыл автомобиль и поспешил к подъезду.

Неожиданно в дверях столкнулся с Анной. Тубус выпал из рук на крыльцо и щелкнул крышкой. При падении по лестнице, из него выпало несколько листов ватмана.

– Извините, пожалуйста! – залепетала она, поправляя свою красную шапку.

– Да что вы, это я виноват, торопился, – пробормотал я, и начал собирать упавшие рисунки.

Девушка с готовностью помогла мне. Увидев мой последний рисунок, она хихикнула:

– Прямо как у меня шапка.

Я посмотрел на голову щегла на ватмане.

Анна продолжала улыбаться. На душе сразу сделалось тепло и уютно.

– До свиданья! – сказала она и неспешно пошла по тротуару.

Провожая ее взглядом, я вдруг понял…

– Ань!

Девушка обернулась.

– А что вы сейчас будете делать? – решившись, спросил я.

Опоздание на работу было не важнее рисунков.

– Я? Собираюсь прогуляться перед второй парой. У меня окно, – ответила она.

– А можно составить вам компанию?

Девушка улыбнулась на мои слова.

«Что такое опоздание? Хотя, наверно, чуть позже позвоню на работу. Сегодня у меня появилась самая важная причина прогула: мне надо начинать жить».

Последняя воля

Погода в Зоне снова не радовала: угрюмые серые тучи медленно ползли по небу, всем своим видом показывая, что готовы разразиться на мертвую землю проливным дождем. Солнце трусливо убежало за горизонт, видимо испугавшись подступающей к ней темноты, сверкнув на прощанье краешком золотого диска. Бродяга ветер качал из стороны в сторону абсолютно голые ветки деревьев, подобно маятнику. Тишина. Только кроны старой растительности жалобно скрипят от потока распаявшегося небольшого урагана. Где-то вдалеке, возле легендарного саркофага, сверкнула первая, на сегодня, молния, осветив своей вспышкой пространство вокруг четвертого энергоблока.

Спустя двадцать шесть лет после катастрофы, в этих местах еще не было ни одного человека. По крайней мере, люди не знают тех смельчаков, которые смогли бы добраться сюда и вернуться живыми. Конечно, военные не раз пытались проникнуть сюда, но все безрезультатно: наземные экспедиции гибли или терялись без вести, что, в принципе, одно и то же, вертолеты уничтожались воздушными аномалиями, месторасположение которых меняется после каждого выброса, а те несчастные, которые сумели выжить в этом Аду, теряли рассудок и пользы, собственно, уже никакой нести не могли. После нескольких крупных неудач военные все-таки оставили свои попытки добраться до Центра. Не хочет Зона видеть их здесь, значит дорога сюда им заказана. Да и не только вояки рвались к ЧАЭС, каждый сталкер мечтал побывать в саркофаге, ведь по легенде там, за толстым слоем бетона, находиться артефакт способный исполнять желания – Монолит. Но опять же, это всего лишь легенда, которая служит в роли стимула для местных искателей приключений.