Светлана Ольшевская - Большая книга ужасов 34

– Никакого стеснения! Моя мама всегда рада с людьми поболтать, вот и составите ей компанию минут на десять, пока хлеб доспевает.

В доме приятно пахло пекущимся хлебом. Комната, куда Василина ввела гостей, была просто обставленной, но очень уютной. На диване у окна полулежала сухонькая старушка. Увидев гостей, она отложила книгу, которую перед этим читала, и сняла очки. Фишка бросила мимолетный взгляд на книгу – к ее удивлению, это оказался Толкин. Все трое поздоровались и уселись на длинную скамью.

– Здравствуйте, здравствуйте! – заулыбалась бабулька. – За хлебушком пожаловали?

– Угу, – кивнул Степа.

– Пальчики оближете! Мастерица моя дочка! А вы геологи, стало быть, будете? Руду ищете?

– Мы археологи! – гордо ответил Боря. – Древний дворец раскапываем.

– Да ну! Это где ж такой?

– Возле Красной речки, где скалы, – ответил Степа, и Боря с Фишкой удивленно переглянулись – они первый раз услышали, как называлась река.

– Интересно! – поднялась на локте бабуля. – Никогда я про дворец там не слышала.

– Ну, это было давно… – деликатно сказала Натка.

– Так я про давно и говорю. В старинных летописях нигде о дворце не упоминается, а называют это место нехорошим и рекомендуют селиться от него подальше. Ну-ка, дай мне, детка, вот эту книгу с полки.

Натка подала ей потрепанную книгу. Она обратила внимание, что на той же полке стояло много книг по педагогике и истории, и сделала вывод, что старушка в прошлом была учительницей.

– Вот что здесь написано, тринадцатый век: «Место же сие на реце Червонной зело погано бысть…»

– Чего-чего?! – в один голос переспросили Боря и Фишка.

– Эх вы, археологами стать хотите, а древнеславянского языка не знаете! Ладно, расскажу, как вам понятнее. Написано в летописи, что место на Красной реке ниже поворота, где скалы, считается в народе плохим, и люди стараются его избегать. Что два неких пришлых крестьянина с семьями вздумали там обживаться, но вскоре их дома нашли разграбленными, а их самих с тех пор никто не видел. Так, что здесь еще…

– Как-как речка называлась? – перебил Боря и тут же, смутившись, добавил: – Позвольте узнать, как вас зовут? А то неудобно.

– Меня зовут Александра Тихоновна, для вас – баба Саша. Речка же в летописи названа Червонной, так в древности называли красный цвет. А потом со временем стали называть Красной.

– А я думала, что названия не переводятся! Вот по нашим степям полно речек, и называются совсем непонятно. Папа говорил, что эти названия остались еще со времен, когда и язык был другой, и народы другие.

– Правильно говорил твой папа. Но ведь по-разному бывает. Возможно, и здесь когда-то жили другие народы и называли речку Красной на своем языке.

– Интересно, почему? – произнес молчавший до сих пор Степа. – Ничего красного ни в самой реке, ни на ее берегах не наблюдается.

– Этого я не знаю, – ответила Александра Тихоновна, энергично листая книгу. – Но вот в летописи двенадцатого века рассказывается нечто странное. Говорится, что там капище было поганское… языческое, если по-современному, и приносились жертвы какому-то жестокому божеству в глубине – так здесь написано. Место это было найдено какими-то княжескими людьми совершенно случайно. Под руководством здешнего князя, недавно принявшего христианство, решено было капище это уничтожить, землю освятить и церковь христианскую на том месте поставить. Так уж в те времена делалось – на месте языческих святилищ христианские церкви строили. Это, ребятки, потому так делали, что языческие святилища на благодатных местах стояли, значит, и церковь на добром месте окажется. Умели когда-то землю услышать – какое место для чего больше подходит… Но тут по-другому вышло. Явились туда с отрядом воинов, идолов сломали и в реку бросили, жрецов разогнали и уже хотели землю освящать. Но внезапно в четверых княжеских дружинников, которые идолов с берега сбрасывали, вселился бес, их руки покрылись мхом, и они ушли в камень. Так здесь написано. Что это значит – долго спорили несколько ученых-краеведов, но так и не пришли к разумному выводу.

– И что дальше? – поинтересовался Боря.

– Дальше? Только и сказано, что все уцелевшие покинули окаянное место. Так что, как видите, ни о каких дворцах речи нет. Нехорошее это место, в таких не строятся.

– Не строятся? Но ведь там была деревня! – воскликнула Фишка. – От нее еще дом остался, в котором мы сейчас и живем.

– Была деревня… После войны построили. Небольшая, но дружная, туда из Пархомовки после пожара погорельцев переселили. И все было хорошо, пока в конце девяностых заброшенную Пархомовку не отстроили, понаехали туда эти ироды, людей сторонятся. Тут и началось. Сперва Орловы уехали, после того как у них Маринка пропала. Потом у Брусникиных ночью пожар приключился. Вроде все успели выскочить, но Сашку с Митькой после того так и не нашли – ни живых, ни мертвых. Молодые были парни, здоровые. А уж когда к Ивану невеста из города приехала, пошли они в лес прогуляться и не вернулись, вот тут и поняли все, что надо бежать, пока целы. Их тогда оставалось там уже немного, в те годы многие в город уезжали за лучшей жизнью… Так и не стало деревни, к середине двухтысячных одни Сычевы остались, Лиза и Трофим. Им ехать было некуда, бедно жили, да еще сын у них такой…

– Какой? – спросила Фишка.

– Слабоумным Федька уродился. Ходит все да улыбается, мычит, а говорить не умеет, хотя ему уже сейчас лет двадцать, наверное. Впрочем, если какую работу дать – выполнит. И что его могло ждать в городе – насмешки да пинки, да постоянные советы доброжелателей родителям сдать дурака в психушку и не обременять себе жизнь? Вот и решили Сычевы остаться, и будь что будет.

– Да, пожалуй, это правильное решение, – задумчиво произнес Степа. – Но почему же они все-таки уехали?

– А они не уехали.

Повисла пауза.

– Как не уехали? Дом ведь пустой! Где они в таком случае? – заговорили все трое разом.

– Чего не знаю, того не знаю. Я с Лизой дружила, и она бы мне сказала, если бы уезжать надумала. Мы предлагали им сюда к нам перебраться – не захотели, огород, дескать, хозяйство. Я, пока здорова была, в гости к ним ходила, а как слегла, то Лиза ко мне частенько захаживала. А потом вдруг перестала. Сказала еще: через пару дней зайду, мол, и исчезла. Неделя проходит, другая – нет ее. Я попросила Василину сходить узнать, что с ними, пришла она, а там – пусто. И дверь на одной петле висит. Остается только гадать, куда они делись. Думаю, их постигла та же участь, что и тех, которые раньше пропадали.

– Ох… – только и вырвалось у Бори.

– Но раньше-то пропадали лишь молодые, – размышляла Александра Тихоновна. – Сперва здесь, а потом по разным деревням, редко, но бывало. А сейчас тут никого моложе моей Василины и не встретишь. Разве что сын Сычевых оставался, Федька слабоумный. Вот теперь, видать, эти ироды и за стариков взялись, раз молодых не осталось…