Брэм Стокер - В гостях у Дракулы. Вампиры. Из семейной хроники графов Дракула-Карди (сборник)

Однако главным в этой комнате ужасов было приспособление, известное как Железная дева, которое стояло почти в самой середине зала. Это была грубо сработанная женская фигура, формами напоминавшая виолончель, или, если быть точнее, фигура миссис Ной, какой ее изображают в детских книгах, только без изящества талии и идеальных обводов бедер, которые свойственны всем представителям ноева семейства. Вообще больше всего похожим на человека ее делало некое грубое подобие женского лица, которое изготовитель этой адской машины придал ее верхней части. Снаружи орудие было покрыто ржавчиной и пылью. К кольцу, приделанному спереди на том месте, где должна находиться талия, была привязана веревка, протянутая к блоку, которая крепилась другим концом к деревянной конструкции с площадкой. Потянув за веревку, смотритель показал нам, что передняя часть девы открывалась в одну сторону как дверь. Мы увидели, что стенки очень толстые, и внутри остается ровно столько свободного пространства, чтобы там мог поместиться человек. Крышка была той же толщины и, очевидно, немало весила, поскольку смотрителю даже при помощи блока пришлось напрячь всю силу, чтобы открыть ее. Такой вес объяснялся тем, что крышка была специально изготовлена так, чтобы она захлопывалась под собственным весом, когда веревку отпускали. Внутренние стенки были покрыты ржавчиной, более того, сама по себе ржавчина, возникающая от времени, не смогла бы так глубоко въесться в железные стенки, а дыры были действительно очень глубокими! Только когда мы подошли посмотреть поближе, нам открылся дьявольский замысел, который изготовители Железной девы заложили в ее конструкцию. На крышке с внутренней стороны находились несколько длинных квадратных в сечении шипов, массивных у основания и острых у окончания. Они были расположены так, чтобы, когда крышка закрывалась, верхние прокалывали глаза жертвы, а нижние – сердце и другие жизненно важные органы. Бедная Амелия не смогла вынести этого зрелища, и на этот раз действительно упала в обморок, так что мне пришлось на руках снести ее вниз и положить на скамейку на свежем воздухе и дожидаться, пока она полностью придет в себя. Потрясение, испытанное ею при виде этой адской машины, позже проявилось в том, что один из моих сыновей до сих пор носит на груди уродливое родимое пятно, которое, по нашему общему мнению, является символом Нюрнбергской девы.

Вернувшись в комнату на втором этаже, мы нашли Хатчесона в том же положении рядом с Железной девой, в каком оставили. Она явно натолкнула его на философский лад, и теперь он решил одарить нас плодами своих раздумий.

– Что же, я, похоже, понял одну штуку, пока мэм отходила от потрясения. Мы у себя в Штатах намного отстали от жизни. У нас считается, что индейцы могут дать нам фору по части пыток, но теперь я вижу, что ваша средневековая система правопорядка уже тогда ушла на сто шагов вперед. Уж на что Заноза постарался с тем индейским ребенком, но у этой дамочки по сравнению с ним на руках полная стрит-флешь. Окончания шипов до сих пор острые, как иглы, хотя даже основания уже поело ржавчиной. По-моему, тем, кто в нашем правительстве занимается индейцами, не мешало бы парочку таких игрушек отправить в резервации, чтобы у краснокожих и их скво не осталось больше сомнений, насколько древняя цивилизация бледнолицых превосходит их. Давайте-ка я залезу в эту штуковину, чтобы почувствовать, каково это!

– О нет! Нет! – вскричала Амелия. – Это же ужасно!

– Ну что вы, мэм! Для любознательного человека не бывает ужасных вещей. Мне уже приходилось бывать в самых невероятных местах. Один раз, в Монтане, я провел ночь в брюхе павшей лошади, когда вокруг горела прерия, а в другой раз спал в брюхе мертвого бизона, когда команчи вышли на тропу войны, а я решил остаться на своей территории. В Нью-Мексико я провел два дня в заваленной золотой шахте Билли Бронхо, однажды с тремя ребятами просидел почти целый день в кессонной камере, которая перевернулась на бок, когда мы закладывали мост Баффало. Я никогда не боялся подобного рода испытаний, и сейчас не собираюсь поджимать хвост!

Мы поняли, что он твердо намерен провести этот эксперимент, поэтому я сказал:

– Хорошо, только давай побыстрее.

– Вот это я понимаю, генерал! – воскликнул он. – Только я тут прикинул, что мы еще не совсем готовы. Господа, которые попадали внутрь этой жестянки, шли туда не добровольно. Думаю я, их сначала связывали, а уж потом сажали внутрь. Мне бы хотелось, чтобы все было взаправду, поэтому сперва меня нужно подготовить. Надеюсь, этот пентюх найдет где-нибудь веревки и свяжет меня как положено?

Последние слова, произнесенные с вопросительной интонацией, были обращены к старому смотрителю, который, хоть и понимал его быструю болтовню, возможно, не мог по достоинству оценить утонченность речи и силу фантазии, присущие Элиасу Пи Хатчесону. Смотритель покачал головой, но его отказ носил скорее формальный характер, переубедить его было совсем не сложно. Американец ткнул ему в руку золотую монету и сказал:

– Держи, приятель! Это тебе за работу. Только не надо дрожать, тебя же не заставляют вешать кого-нибудь!

Смотритель раздобыл где-то тонкую потертую веревку и принялся связывать нашего попутчика, причем довольно туго. Когда верхняя часть тела была уже связана, Хатчесон сказал:

– Секунду, судья. Я слишком тяжелый, и ты не сможешь поставить меня в свою жестянку. Давай я сам в нее зайду, и потом ты займешься моими ногами!

Произнося эти слова, он двинулся спиной вперед и втиснулся под открытую крышку. Выемка как раз подходила ему по размеру. Амелия наблюдала с ужасом, но молчала. Смотритель обвязал веревкой ноги Хатчесона, который теперь лишился какой бы то ни было возможности двигаться. Американца все это порядочно забавляло, на лице у него даже появилась его обычная улыбка, когда он сказал:

– Сдается мне, эта Ева была сделана из ребра карлика! Нормальному американцу тут как-то тесновато. В Айдахо гробы делают просторнее! Давай-ка, судья, теперь медленно опускай на меня крышку. Я хочу почувствовать то же удовольствие, которое испытывали те, кто побывал здесь до меня, когда видели, как шипы начинают приближаться к их глазам.

– О нет! О нет! – не выдержав, истерично закричала Амелия. – Какой ужас! Я не могу на это смотреть! Не могу!

Но американец был непреклонен.

– Послушай, полковник, – сказал он. – Почему бы тебе не сводить мадам на небольшую прогулку? Мне бы ни за что не хотелось заставлять ее нервничать, но после того, как я проехал восемь тысяч миль специально, чтобы сделать это, мне будет трудно отказаться от затеи, ради которой я столько всего перенес. Не каждый день человеку выпадает возможность почувствовать себя как законсервированный фрукт. Мы с судьей все тут по-быстренькому организуем, потом вы вернетесь, и мы вместе посмеемся!