Артемий Ульянов - Останкино. Зона проклятых

— Боже всемогущий, наставь на путь истинный, не во спасение мое, а во спасение Руси Великой, что есть Третий Рим!!! Дай мудрости извести безбожников продажных! Изгнать из пределов моих, аки и Ты, Отче мой небесный, изгнал нечисть из бесноватого, в свиней заточив лукавого!!! Молю, Боже! Сил дай мне, грешному! Дай узреть волю святую рабу Твоему Иоанну!

Согнувшись, он обхватил голову руками и безжалостно впился в виски скрюченными пальцами. Жалобно всхлипнув, бросился на четвереньки и боком, с нечеловеческой отвратительной грацией пополз к трону. Взобравшись на него, затравленно оглянулся по сторонам в поисках неведомой угрозы, крепко зажмурился и замер так, что дыхание его можно было уловить, лишь вплотную прильнув к влажному от слез лицу государя Иоанна Васильевича. Всего несколько дней назад проводил он в мир иной свою любимую жену Анастасию, в девичестве Захарьину, бывшею для него опорой и счастьем.

В эти минуты русский самодержец хоть и был неподвижен, вершил непосильно тяжелую работу. Вспоминая былые годы, так стремительно бежавшие от него на страницы летописей, он вершил судьбу. Судьбу своего приближенного боярина Алексея Федоровича Адашева, тесно связанную с судьбами десятков других подданных грозного православного царя. В суетную круговерть былых дней, что металась в голове государя, вторгались видения из будущего. В этом вихре рождалась государева воля. Она воскресит перестук молотков и визги пилы, которые доносятся до кремлевских стен, когда строят размашистый вместительный помост, увенчанный плахой, что возвышается, бесстыдно прося крови на глазах у покорной толпы, ждущей казни.

В памяти самодержца, замершего на троне, явился сквозь время день его свадьбы, свершившейся в начале сурового февраля 1547 года. В той пышной церемонии Адашев играл одну из почетнейших ролей. Он был ложничим и мовником, удостоенным чести застилать ложе новобрачных и омывать жениха в бане, прежде чем тот отправится в несмелые объятия своей законной супруги. Едва заметная улыбка скользнула по лицу царя, осветив его черты слабым отблеском счастья того дня.

И тут же сошла с уст государя — в его сознании засветилось зарево страшных московских пожаров, бушевавших в Первопрестольной в апреле и июне того же года. Тогда государь познал могучую стихию народного гнева. Разъяренная толпа, еще вчера бывшая его смиренным народом, бесчинствовала и убивала, подобно свирепой буре, не знающей ни жалости, ни покаяния. Жертвой тех событий стал Юрий Глинский, родной дядька Иоанна Васильевича. Обвиненный народом в мздоимстве и беспочвенной жестокости, государев родственник был растерзан сотнями рук, жаждущих возмездия.

В то неспокойное время испуганный самодержец нашел поддержку и утешение в лице своего безродного сподвижника Адашева, которого он возвысил из простолюдина до боярина. Возвысил потому, что его поразили истинные христианские благодетели этого скромного человека, без всякой корысти помогающего бедным и больным. Слухи о больнице для неимущих, которую организовал и содержал Адашев, лично ухаживая за прокаженными, оказались сущей правдой. Народ говорил о нем как о праведнике. И богобоязненный царь не мог обойти того своей милостью. А когда сошелся с ним ближе, своими глазами увидел в Алексее Федоровиче те благодетели, которые хотел видеть в себе и подле себя.

После того как смута улеглась, по наущению Адашева Грозный создал Челобитную избу, главой которой стал сам Алексей Федорович. Этот невиданный ранее институт государевой власти разбирал жалобы подданных, сурово карая за беззакония, притеснения и стяжательство. Адашев прославил свое имя, справедливо и без промедления наводя законный порядок. Иоанн Васильевич дал ему право судить взяточников и казнокрадов, невзирая на их происхождение и положение. В своей речи, произнесенной перед боярами, Иоанн Грозный говорил своему соратнику:

— Не бойся сильных и славных, похитивших почести и губящих своим насилием бедных и немощных; не смотри и на ложные слезы бедного, клевещущего на богатых, ложными слезами хотящего быть правым, но все рассматривай внимательно и приноси к нам истину, боясь суда Божия.

И впредь, опираясь на советы Адашева, митрополита Макария и святого отца Сильвестра, Грозный вершил дела, возвышающие государство и его самого как государя. За короткое время с 1550 по 1554 год был созван первый Земской собор, на котором утвердили «Судебник»; состоялся церковный собор Стоглава; были покорены Казань и Астрахань. И даже дарованы уставные грамоты, определившие самостоятельность общинных судов. Все эти события стали важной вехой в истории Руси, навечно вписав Иоанна Васильевича в летописи российского государства как великого царя.

Помнил Грозный и о том, как Адашев блистательно исполнял посольские миссии, возложенные на него Иоанном Васильевичем. Эпоха славных дипломатических побед Алексея Федоровича началась с переговоров с казанским царем Шиг-Алеем, которые он вел в 1551 и 1552 году. А после перед его даром убеждения оказались бессильны ливонцы, поляки и датчане. Немало послужил Отчизне и брат жены Адашева, Алексей Сатин, которого тот привлек к государственным делам. За эту службу и было жаловано Сатину село Осташково с крепостными и угодьями.

Шли годы. Грозный все больше погружался в пропасть недоверия к людям. С каждым днем он все отчетливее чуял дыхание тех, кто желает ему смерти, которая ознаменует начало кровавой склоки за опустевший престол. Глубже погружаясь в свои религиозные переживания, болезненно ощущая свою богоизбранность, Иоанн Васильевич все дальше удалялся от Господа. Он был не способен разглядеть в людях частичку Спасителя, которому служил. С годами царь начал видеть в подданных лишь зло и нечистоты. Грозный боялся всех: от ближайшего дворцового окружения до безымянного холопа, которого он никогда не увидит. И в страхе его рождались кровавые химеры, вырывавшиеся наружу бессмысленным кровопролитием массовых казней и опричных набегов.

Государь, недвижимо застыв на троне, решал судьбу своего фаворита: все былые заслуги Алексея Федоровича теперь лишь утяжеляли его вину. Первые ростки недоверия к Адашеву зародились в метущейся душе самодержца еще в 1553 году. В те тяжелые дни, когда государь был почти при смерти, Грозный составил завещание. В нем царь требовал от князя Старицкого, приходившегося ему двоюродным братом, и от прочих бояр немедля присягнуть на верность малолетнему цесаревичу Дмитрию. И лишь двое царедворцев не повиновались ему. Князь Старицкий, пригрезивший на челе своем шапку Мономаха, и отец Адашева, Федор Григорьевич. И хотя сам Алексей беспрекословно исполнил волю царя, присягнув Дмитрию, поступок Федора больно ранил Иоанна Васильевича. Правда, когда государь чудесным образом пошел на поправку, истолковав это как чудо Божие, он великодушно жаловал верному Алексею боярскую шапку и пощадил старшего Адашева.