Александр Мазин - Абсолютное зло

«Особенно жопа,– тихонько сказал тогда Федька, но сэнсэй, конечно, услышал.

«Верно, Кузякин,– сказал он.– Сто раз на кулаках».

Юра медленно перенес тяжесть на левую ногу, а правую оторвал от пола, одновременно «вынеся» вперед открытые ладони, остановил их в сантиметре от экрана монитора и начал плавный поворот вправо.

Этот комплекс сэнсэй показал не группе, а лично Матвееву. После того, как Юра у него на глазах отстоял двадцать четыре минуты в стойке дзен. И ноги у него не дрожали.

– Только не вздумай использовать эти стойки в кумитэ! – предупредил сэнсэй.– По татами размажут! Они – не для боя.

– А для чего? – спросил Юра, уже угадывая ответ.

– Для постижения внутренней силы. Читал небось о ней?

– Читал.

– И что вычитал?

– Овладевший силой Чи всегда побеждает!

– Неверно,– усмехнулся сэнсэй, подергал себя за ус.– Сила Чи не делает воина победителем. Она делает его непобедимым.

– Меня и это устраивает! – Юра тоже улыбнулся.– Еще я читал: для овладения ею нужно двадцать лет тренировок.

– Вся жизнь,– сказал сэнсэй.– Или один день. Если ты готов. Но ты не готов.

– Откуда вы знаете? – Юра улыбнулся еще шире. У Матвеева была на редкость располагающая улыбка, и он это знал.

– Ну так у тебя же ее нет, силы этой, верно? – Михалыч тоже усмехнулся.

– А я читал, что в наше время все приходит быстрей,– сказал Юра.– Темп жизни вырос.

– На нашем Пути – нет! – отрезал сэнсэй.

– А у других?

– Другие тебя, хлопче, не касаются.

Но Юре очень хотелось – быстрей. Тянуться, шлифовать технику, нарабатывать боевой опыт – конечно, здорово. Но все это – шелуха. Двадцать лет добираться до сердцевины? Извините!

Да, Юра Матвеев знал, что существует быстрый путь. И путь этот называется – магия. Но Юра был не настолько глуп, чтобы изучать его по книжкам. Это все равно, что овладение каратэ по мультику «ниндзя-черепашки». Нужен наставник. Только где его найти, настоящего мага?

Дима Жаров удивился. Он даже головой помотал, отгоняя видение: может, пригрезилось с недосыпу? Вчера полночи с приятелем по сети в «квейк» бились… Видение не исчезло. Машина его стояла на прежнем месте, но не на кирпичах, а на родных четырех колесах! Дима обошел «шестерку» кругом: интересно! Зрительная память у Димы – как у видеокамеры. Три колеса – его, а четвертое – нет. Но резина на нем совершенно новая. Дима попинал его, потом, так и не найдя подобающего объяснения, сел за руль и поехал на заправку. Там он полностью спустил все четыре камеры, а затем накачал снова. На всякий случай. Где-то он читал, что можно заменить воздух в камерах водородом, и тогда тачка рванет со страшной силой. Впрочем, Дима не очень-то верил, что игра с колесами затеяна, чтобы взорвать его, Диму Жарова. Не такая он крупная птица.

Однако, приехав в прокуратуру, он поделился сомнениями с начальником.

– Расслабься,– сказал Логутенков и усмехнулся, вспомнив вчерашний визит Онищенко на авторынок.– Все в порядке.

– В порядке?

– Увидишь Пашу – скажи ему спасибо.

– В смысле?

– В том самом. Чего глаза красные? Водку пил?

– Нет,– Дима помотал головой.– Не выспался.

Покинув начальника, Дима составил сопроводиловку и отправил отобранный вчера ножик на дактилоскопическую экспертизу. На всякий случай.

Онищенко проявился через час. Как всегда, с новостями.

– У Светланы Куролестовой имелся дружок, некто Станислав Плятковский,– сообщил опер. – Ни в чем предосудительном не замечен, как сказал участковый. Если не считать того, что закосил весенний призыв. Родители его прикрывают, говорят: не пропал, просто приходит и уходит, когда захочет. Им не докладывает. И вздыхают так скорбно: современная, мол, молодежь. Отрыжка дерьмократии.

– А что за семья? – спросил Логутенков.

– Обычная,– Онищенко пожал плечами.– Отец – водитель троллейбуса, мать – повар в кондитерской. У мужа есть дочь от первого брака, но у матери сын – единственный. Понятно, не хочется ей, чтобы парня куда-нибудь в Чечню заслали. Сами, кстати, жириновцы.

– Это к делу не относится,– молвил Логутенков,– а уклониста надо бы тебе, Паша, поискать. Света Куролестова у нас – самая крепкая ниточка.

– Если жива,– уточнил Онищенко.

– Ну, дружок ее, скорее всего, живой. Это он ее в сатанисты сагитировал?

– Он.

– Надо найти. Давай, Паша, оперативным путем попробуй поработать. С «барабанами».

– С «барабанами» – трудно,– вздохнул опер.– Это же другой контингент. Наблюдение бы за квартирой организовать, а, Генадьич? Попросим?

– Попросить-то мы можем, да только пошлют нас, Паша. Кто он, этот Плятковский? Так, косвенный свидетель. Может, кто из соседей поможет? Участкового попроси. Подумай сам, Паша. Я в тебя верю!

– Вера – это хорошо,– опять вздохнул Онищенко.

– И вот что еще,– произнес Логутенков.– Ты бы пробил по своим каналам этого продюсера.

– Мучникова?

– Его, болезного. Где, кем состоит, по связям, компромат поищи, финансы-кредиты… В общем, не мне тебя учить.

– Сделаем,– кивнул Онищенко, уже прикидывая, у кого есть нужные базы.– Это проще. Генадьич, ты как, очень занят? Надо бы на квартиру Суржина съездить, осмотр провести…

– Поехали! – решительно сказал следователь.

– Ты вляпался,– сказал Дефер.

Чтобы признать в нем Жреца, сатаниста, посвященного в Настоящие Таинства, принесшего Господину не одну совершенную дюжину жизней, нужно было обладать изрядным воображением. Толстяк в черной майке и таких же черных шортах. Светлый ежик на круглой голове, серебряная цепь на шее, на цепи массивный крест из старинного темного серебра. На тугих щеках – жизнерадостный румянец любителя пива. Если не приглядываться, типичный образчик новоруса. С поправкой на цвет металла. А даже если и приглядеться… Серебро вместо золота, ну и что? Ну, крест не совсем обычный, замкнутый окружностью… Мало ли какие у богатых прибамбасы? Слыхали анекдот о том, как банкир крест заказывал в Париже? У лучшего ювелира. «Во-от такой! Короче, шоб триста грамм чистого золота! И во-от такие брюлики!» Сделали, показали. Заказчик взвесил, одобрил: нормально. «Токо ты, это, гимнаста убери! На хера мне гимнаст?»

В общем, кружок и кружок. И буковки на нем нерусские. Так и на распятии они тоже не русские, а греческие. Мало кому известно, что металлический круг – знак отрицания. Например, любимый значок хиппи, общеизвестный «пацифик»: «самолетик» в окружности. Символ мира. А без круга превращается в известную каждому сатанисту руну смерти.

– Ты вляпался,– сказал Жрец Николаю.– Порядок помнишь? Попал – сотрись!

Николай побледнел:

– Дефер! – проговорил он неуверенно.– Но это же для быдла…

– Велю – станешь быдлом! – жестко произнес Жрец.