Стивен Кинг - Зеленая Миля

Но мы не нашли Вилли-Парохода, позже ставшего известным как Мистер Джинглз, в ту ночь ни в мягких стенках, ни за собранным хламом, выброшенным в коридор. А хлама было много, гораздо больше, чем я ожидал, потому что мы давненько не пользовались смирительной комнатой. Скоро мы опять начнем ее часто открывать с появлением Вильяма Уортона, но, конечно, мы тогда этого еще не знали. К счастью.

— Куда он делся? — наконец спросил Брут, вытирая пот с шеи большим голубым платком. — Ни дырки, ни трещины… ничего, но… — Он указал на сток в полу. Ниже решетки, сквозь которую проходил мышонок, была тонкая стальная сетка, через которую и муха бы не пролетела. — Как он попадает внутрь? Как выходит?

— Не знаю, — пожал я плечами.

— Но ведь он пролез сюда, так? Я хочу сказать, что мы трое его видели.

— Да, прямо под дверью. Ему пришлось протискиваться, но он пролез.

— Боже, — произнес Брут, и слово это прозвучало странно в устах такого громадного человека, — как хорошо, что заключенные не могут становиться такими маленькими, правда?

— Да уж, верно, — сказал я, пробегая глазами по ткани на стенках в последний раз в поисках дырочки, трещины, чего угодно. Ничего. — Ладно, пошли.

Вилли-Пароход появился снова через три дня, когда дежурил Харри Тервиллиджер. Перси тоже дежурил, и прогнал мышь назад той самой шваброй, которой чуть не воспользовался Дин.

Грызун легко удрал от Перси и победно залез в щель под дверью смирительной комнаты. С громким воплем Перси открыл дверь и вывалил снова весь хлам. Харри рассказывал, что это было одновременно и смешно, и страшно. Перси орал, что поймает эту проклятую мышь и оторвет ей голову, но, естественно, не поймал. Потный и взлохмаченный, с выбившейся сзади рубашкой, он вернулся к столу дежурного через полчаса, отбрасывая волосы со лба и говоря Харри (который молча читал во время всего этого гвалта), что прикрепит полоску звукоизоляции под дверь, — это решит проблему грызунов, заявил он.

— Это ты здорово придумал, Перси, — сказал Харри, переворачивая страницу вестерна. Он подумал, что Перси забудет о том, что хотел закрыть щель под дверью, и был прав.

8

Гораздо позже, зимой, уже по прошествии всех этих событий, однажды ночью пришел Брут, мы были вдвоем тогда в блоке «Г»: камеры временно пустовали, и все охранники на время распущены. Перси перешел в Бриар Ридж.

— Пойди-ка сюда, — сказал Брут смешным сдавленным голосом, и я удивленно взглянул на него. Я только что пришел с улицы, где шел дождь со снегом, и стряхивал снег с кителя, прежде чем повесить его.

— Что-то случилось? — спросил я.

— Нет, но я узнал, где обитал Мистер Джинглз. Когда он впервые появился, то есть еще до того, как Делакруа взял его к себе. Хочешь взглянуть?

Конечно же, я хотел. Я пошел за ним по Зеленой Миле в смирительную комнату. Все, что мы хранили там, было вывалено в коридор. Брут, похоже, воспользовался временным затишьем, чтобы навести порядок. Дверь была открыта, я увидел внутри камеры наше ведро со шваброй. На полу того же самого оттенка, что и Зеленая Миля, высыхали лужицы воды. Посреди комнаты стояла лестница, та, что обычно хранилась в кладовке, где приговоренные делали последнюю остановку на своем пути. На самом верху лестницы была выступающая полочка для того, чтобы рабочий мог положить свои инструменты, а маляр поставить ведерко с краской. На полочке лежал фонарик. Брут протянул его мне.

— Поднимайся сюда. Ты ниже меня, поэтому придется подняться почти на самый верх, но я подержу тебя за ноги.

— Я щекотки боюсь, — заметил я, поднимаясь. — Особенно под коленками.

— Я буду иметь это в виду.

— Ладно, — сказал я, — но сломанное бедро, по-моему, слишком высокая плата за то, чтобы найти гнездо одной-единственной мышки.

— Чего?

— Не обращай внимания. — Моя голова уже была на уровне забранной в сетку лампы посередине потолка, и я ощущал, как лестница слегка качается под моей тяжестью. Снаружи доносился вой зимнего ветра. — Держи крепче.

— Я держу, не беспокойся. — Он крепко схватил меня за лодыжки, и я поднялся еще на одну ступеньку. Теперь моя голова почти касалась потолка, я увидел паутину, сотканную несколькими трудолюбивыми пауками в углах, где сходились балки крыши. Я посветил вокруг фонариком, но не увидел ничего такого, ради чего стоило рисковать и забираться так высоко.

— Нет, не туда, — сказал Брут, — ты слишком далеко смотришь, Пол. Посмотри налево, туда, где сходятся две балки. Видишь? Одна слегка светлее.

— Вижу.

— Посвети на нее фонариком.

Я посветил и почти сразу увидел то, что он мне хотел показать. Две балки были скреплены шестью шпунтами, один из них выпал, оставив черное круглое отверстие размером с пятак. Я посмотрел на него, потом с сомнением взглянул сверху через плечо на Брута.

— Мышонок был маленький, но не настолько. Нет, не похоже.

— Но он проходил именно тут, — сказал Брут. — Это просто, как апельсин.

— Не представляю, как это может быть.

— А ты придвинься поближе, не бойся, я держу тебя, и понюхай.

Я сделал, как он просил, упершись левой рукой в одну из балок, — так я чувствовал себя устойчивей. Ветер снаружи поднялся опять, и воздух свистел через отверстие прямо мне в лицо. Я ощущал пронизывающее дыхание зимней ночи на границе с Югом… и что-то еще.

Запах мяты.

«Берегите Мистера Джинглза» — услышал я голос Делакруа, звучавший не очень уверенно. Я услышал эти слова и почувствовал тепло Мистера Джинглза, когда французик передал мне его, обычного мышонка, несомненно более умного, чем другие его собратья, но все равно всего лишь мышонка, а не такого-то имярек. «Смотрите, чтобы этот скот не трогал моего мышонка», — сказал он, и я пообещал, как всегда обещаю им в конце, когда прогулка по Зеленой Миле перестает быть чем-то нереальным или гипотетическим и становится неизбежностью. Отправить письмо брату, которого не видел двадцать лет? — Обещаю. Произнести пятнадцать раз «Аве, Мария» за упокой души? — Обещаю. Разрешить умереть под духовным именем и чтобы это имя было написано на могиле? — Обещаю. Именно с этим они могли идти спокойно, и спокойно садиться на стул в конце Зеленой Мили, оставаясь в здравом рассудке. Конечно же, я не мог выполнить все обещания, но я сдержал то, которое дал Делакруа. Что же касается самого французика, с ним расплатились сполна. «Этот скот» причинил ему много боли и страданий. Да, я, конечно, знаю, что он совершил, но никто не заслужил того, что случилось с Делакруа, когда он попал в суровые объятия Олд Спарки.

Запах мяты.