Ночь, когда Серебряная Река стала Красной - Кристин Морган
Чиркнула еще одна спичка, и эта была не Альберта. Вспышка света с шипением пришла снаружи, как будто кто-то держал ее на крыше питомника. Затем она вспыхнула ярче, ярким оранжевым факелом. И в его сиянии показался бедный Бак-Тут, прижатый к забору, как жук в коллекционном ящике. Он был прибит к забору, а из середины его спины торчал конец стрелы с полосатым оперением.
"Индейцы!" закричала Мина.
"Лигам!" Салил тоже закричала, что, как догадался Эммет, было настоящим именем Бак-Тута.
Голос, доносившийся с крыши конуры, не был похож на индейский. В основном он звучал раздраженно. "Какого хрена там так долго? Они просто чертовы дети, хватит играть со своей чертовой едой!".
Существо, находившееся с ними внутри, издало еще один гортанный рык, а затем добавило четко, как любой обычный человек: "Пошел ты, Декс; эти маленькие ублюдки убили Руфуса!".
Если за этим должно было последовать что-то еще, Альберт не стал ждать, чтобы узнать это. Твердый шаг, взмах руки с тарелкой, и он с двух сторон обрушил на голову твари двойной удар. Зверь, или человек, или кто там еще, попятился, как оглушенный бычок.
Дальше произошло безумие, слишком много всего, чтобы Эммет мог уследить за всем сразу. Сначала он присоединился к Альберту и стал безрассудно колотить нападавшего кулаками и ногами под градом бешеных ударов, в то время как Коди кричал, чтобы они убирались с дороги, чтобы у него был хороший шанс. Тем временем в верхнем дверном проеме толкалось еще больше сгорбленных и лохматых вонючих хорьков, по меньшей мере двое или трое, которые пытались пробиться в тесное помещение питомника.
Где-то снова вскрикнула Мина, предупреждая, и Салил перестал причитать о Лигаме, чтобы крикнуть: не трогай его, а Веснушка вскрикнул, словно борясь с болью.
Затем Эммет и Альберт тоже закричали, Эммет — от внезапного горячего всплеска крови на лице, Альберт — от того, что кровь брызнула от злобных когтей, рванувших его за голову и раздробивших ухо до вязкого хряща.
Теперь, в более ярком свете факелов, Эммету было лучше, чем он хотел, видно этих существ: они стояли на задних лапах, как медведи, но горбились, как обезьяны, их толстые шкуры были темными и жилистыми, как шкура буйвола, в одних местах, но в других были покрыты гладким мехом, как у волка… их головы тоже были волчьими, с длинными верхними мордами, из которых торчали злые клыки из слоновой кости, но глаза были пустыми — мертвыми, пристальными черными дырами….
Под этими волчьими мордами, однако…
Он не мог быть уверен в том, что видит, и не был уверен, что поверил бы в это, если бы мог. Обхватив Альберта руками за талию, он быстро, насколько позволяли его каблуки, перевернулся на спину и потащил их обоих по грязной от собачьей мочи соломе к выходу во двор.
Все это время он не мог оторвать взгляд от того, что не был уверен, что видит, и не был уверен, что может поверить.
Под ними были другие лица, лица, покрытые неухоженными прядями диких рыжеватых волос. У них были другие рты, рты, дышащие зловонным дыханием, искаженные оскалом тупых, обрубленных, пожелтевших зубов. Другие глаза, не пустые мертвые черные дыры, а маленькие глазки, злые и блестящие.
Уродливые лица, жестокие лица…но при всем том поразительно похожие на человеческие…
И они, ей-богу, разговаривали!
"Ах ты, сукин сын!" закричал Коди. Отшвырнув в сторону Мертвый глаз, чтобы достать свой нож, он бросился на того, кто отсек Альберту ухо, и обрушил на него шквал коротких, сильных ударов, как швейная машинка.
Тварь — человек? — сжала в кулак большую волосатую когтистую лапу, похожую на медвежью, и ударила Коди по горбушке. Когда Коди застонал и согнулся вдвое, его противник схватил его за шею и штаны и, с броском бездельника-салунщика, отправил его головой вперед в стену питомника. Череп Коди ударился о доски с грохотом девяти штырей. Он упал и не двигался.
Эммет продолжал грациозно карабкаться назад, вытаскивая себя и Альберта во двор. Там он увидел, что человек, который был на крыше — человек, который не был индейцем, несмотря на лук и колчан стрел из оленьей кожи с полосатыми перьями, перекинутый через спину, — спрыгнул вниз со своего насеста с высоко поднятым фонарем.
Он был вполне обычного вида, худой и узкоглазый, несколько дней небритый, с длинными солено-персиковыми волосами под потрепанной кожаной шляпой. Его бедра были перетянуты ремнем. Его сапоги повидали немало тяжелых троп.
Свободной рукой он обхватил Веснушку за шею, приподнимая маленького правдолюбца, пока матерчатые башмаки Веснушки отчаянно не зацокали по грязи в двух шагах от виселицы. Веснушка, задыхаясь, слабо дергался в железной хватке мужчины. Салил кричала: "Отпустите его!", размахивая кинжалом с роговым наконечником.
Мина дико посмотрела на Эммета. "Где Коди?!" Альберт, уже не крича, а издавая лепетные всхлипы, что было гораздо хуже, прижимал обе руки к уху, кровь тонким водопадом стекала между пальцами. Прижатый к стене, Бак-Тут-Лигам перестал дергаться и просто висел там, обмякший, как белье на веревке.
"Опусти это, девочка, пока ты не поранилась", — сказал Салил человек с факелом.
Веснушка зарычал. Он стал почти таким же серым, как и его одежда.
"Я сказал, отпусти его!" Голос Салил, уже не медовый, звучал высоко и неустойчиво, все ее тело дрожало, костяшки пальцев побелели.
"Опусти оружие, и я это сделаю".
Она так и сделала. Мужчина отпустил Веснушку, который упал, кашляя и хрипя. Он подполз к Салил, дергаясь, как искалеченный паук. Девушка-правдорубка опустилась на колени, чтобы обнять его, хотя ее взгляд был кинжалом, ненавистным и острым. Человек с факелом, видя это, только усмехнулся.
"Выходите сюда, ребята", — позвал он.
