Папина музыка - Людмила Геннадьевна Иванова

— Что за техника "кто я"?

Она повернулась к нему, лицо сияло от счастья:

— Я листочки принесу?

Он утвердительно кивнул, а Марина ринулась из палаты.

ХХХХ

Георгий шел на поправку, рядом с Мариной все казалось легким и светлым. Много знала, с ней было интересно беседовать, но о себе она никогда не говорила, хотя Георгий не раз пытался поговорить об этом, ему было впервые интересно, как складывалась судьба у этой необычной женщины, отец которой был очень знаменит и его песни до сих пор были в тренде.

Но попытки были неудачными, и он перестал спрашивать об этом, но с интересом рассказывал о себе, Марина жадно впитывала все, что он говорил, особенно о детстве, когда они с братом попадали в разные переделки. Ей очень хотелось понять, что повлекло за собой такие печальные последствия в отношениях, но это было крепко завуалировано, даже от самой Марины.

Газеты не приносили, интернета не было, так они и проводили дни в беседах да различных упражнениях, которых у Марины накопилось не мало, только применений им не было, а сейчас время наступило как раз для этого.

— Смотрю, Марина Георгиевна к Вам прикипела, — произнесла пожилая медсестра, которая принесла Георгию лекарства, пока Марины не было, — а то ведь даже из хирургов ушла, после личной трагедии, пропала совсем из виду, а сейчас смотрю, ожила, — и Георгию было непонятно из ее слов, то ли она радуется, то ли злорадствует.

— А, — промычал он в ответ и, сделав вид, что устал, закрыл глаза, не желая выдавать свое любопытство, но та, сама решила поделиться с Георгием своими знаниями о личной жизни Марины.

— Она ведь лучшая была, кандидатскую защитила! А как ее наш Глебушка любил! Мы все мечтали о таком мужчине и не смотрите, что я в возрасте, что ж у меня не женское сердце что ли? Они красивой парой были, и сынок у них народился, красивый, весь в родителей…, — закончить она не успела, дверь отворилась и в палату зашла Марина, а за ней Василий — брат Георгия.

Он переменился в лице, глядя на брата, холод и слепая злость сочилась из его глаз. Василий, словно не замечая этого, прошел в палату, поздоровался с сестрой и повернулся в сторону Георгия:

— Ну, здравствуй, Георгий! Как ты тут? Я вырвался к тебе с гастролей, мать передала тебе, держи! — и он поставил сумку на тумбу рядом с кроватью.

— Себе забери! Ты же любишь все себе прибирать, не так ли?

Василий, с досадой посмотрев на него, ответил:

— Зря ты так, я же о тебе заботился…

— О себе ты заботился, Вася! И только о себе! На меня тебе всегда было наплевать! Ты просто пользовался мной как хотел, а я выполнял, только то, что было угодно тебе, на все мои желания, тебе было всегда просто наплевать! — кричал он.

Василий отшатнулся от него, как от невидимого удара.

— Я же …, — он не мог найти подходящих слов, чтобы объяснить, — я же заботился о тебе…старался, мне ведь тоже было нелегко.

Марине в этот момент Георгий напомнил маленького ребенка, который уже не хочет злиться и ссориться, но делает это из принципа, из гордыни, когда уже идти на попятную вроде как стыдно, да и это означает признание, что ты не прав, а гордыня не давала это сделать помириться. Но она молчала и совсем не собиралась вмешиваться в семейные дела.

— Тебе? — цинично бросил Георгий брату, — ты о себе никогда не забывал и не забудешь!

— Да, да, — деланно согласился Василий. — ты у нас ангелочком всегда был, а я корыстный и злой брат! — бросил он, начиная злиться, еле сдержав себя он еще раз глянул на Георгия и тихо сказал, — поправляйся. Если что я всегда рядом, — и повернувшись, вышел из палаты.

Георгий смотрел в стену, даже не повернувшись в сторону брата. Марина подошла к нему и тихо беззлобно спросила, как маленького ребенка:

— Зачем ты так?

Вспышка ярости от Георгия полетела в ее сторону:

— А ты зачем своего муженька расчудесного бросила? Или он с другой сбежал? Чего молчишь? Учишь меня, а сама свою жизнь устроить не можешь! Я не хочу, понимаешь, и не могу! Уже ничего не изменить! — крикнул он.

Марина, побледнев от его слов, ничего не ответила, и покачнувшись присела на стул, повернувшись лицом к окну, а к Георгию спиной. Она глубоко вздохнула, закрыла глаза, а руки скрестила на груди и начала говорить, тихо, почти шепотом, о своей жизни, о Глебе, Аркадии, аварии, операции, о том, что не знала ни одна живая душа, обо всем, что было, а у Георгия волосы шевелились на голове. После повествований она повернулась к нему, а глаза были сухими, но они плакали, плакали очень горько, и в них был непрекращающийся дождь. И она, не глядя на него, все же обращалась к нему:

— Вот тут точно ничего не изменишь. Ничего. Понял?! А пока ты жив, и брат жив, ты можешь! Ты просто обязан все изменить, иначе грош цена такой жизни, которая не достойна даже червя, ты кажется, частенько упоминал их в своих песнях? — и, не дождавшись ответа, она оставила его наедине с собой.

Глава 3

Частенько мы сами загоняем себя в ловушку, особенно своими доказательствами своей значимости, особенно перед родными и близкими, забывая о жизни, о настоящем, начинаем впрягаться в погоню за доказательствами и удовлетворения своей гордыни (не путать с гордостью, с чувством собственного достоинства), а гордыня, как известно, один из семи смертных грехов.

Она смотрела на него, и было жаль расставаться с ним, но Марина чувствовала, что Георгия нужно оставить на время наедине с собой перед тем, как его выпишут из больницы. Ей вспомнились слова из фильма «В бой идут одни старики», в котором главный герой, командир Титаренко, говорит своему другу, струсившему в бою: «Бывают такие моменты в жизни, когда человеку никто не может помочь, кроме него самого. Человек рождается сам и умирает сам!». Марина поняла, что у Георгия сейчас как раз такой момент.

— Удачи тебе! — пожелала она, — Даст Бог, через год увидимся, — улыбнулась она.

— Почему через год?

— Ну, я же обещала тебе пинок дать через год, а