Александр Варго - Диггер по прозвищу Жгут
— Нормально. Только грязновато, — ответил тот.
— Да ладно тебе. Грязь не сало, ее потер — она отпала, — проговорил бомж, усердно ковыряясь в носу.
— Все, что меньше пяти сантиметров, не грязь. А что больше — само отвалится, — прибавил другой бомж.
— Грязь ладно. А почему вонь такая стоит? Вы что, ничего не чувствуете? — сдержанно спросил студент, изо всех сил стараясь дышать не носом, а ртом. Вадик с тупой сосредоточенностью стал принюхиваться, раздувая не слишком чистые ноздри, и, очевидно не уловив в окружающем воздухе ничего противоестественного, беспечно ответил:
— Воняет только п…да и селедка, студент. Все остальное пахнет.
Бомжи засмеялись, и гулянка продолжалась.
Когда выпили половину второй бутылки, Вадик с молчаливым упреком посмотрел на студента, мол, я же говорил, а ты: «Братву собери…» Но студент не растерялся, и, подозвав к себе Вадика, поинтересовался вполголоса, кого он может порекомендовать как самого надежного гонца за добавкой, выделив для этой цели еще триста рублей. Важно надув впалые щеки, бомж отправил за водкой какого-то замухрышку совсем уж неопределенного пола и возраста.
— Зачем ты его одного отпустил? — спросил студент. — Его сейчас у ларьков ваши конкуренты мигом «срисуют».
Вадик отрицательно покачал головой:
— Хвостика не срисуют. Он сам кого хошь срисует, и бегает быстро.
Затем назидательно добавил:
— А одного отправил потому, как вдвоем нельзя — нажраться могут. Вот. И ваще, нужно сразу было больше пузырей брать.
Бомжи без особого интереса перекидывались нечленораздельными, только одним им понятными фразами вперемежку с отборным матом. После второй распитой бутылки они немного оживились. К тому времени подоспела свежая артиллерия, причем вместе с замызганным гонцом по кличке Хвостик появились невесть откуда взявшиеся две девицы.
Одна из них уже была подшофе и практически висела на подруге. Видок у обеих был еще тот — которая потрезвей, была одета в засаленный джинсовый комбинезон, грязный до такой степени, что блестел в лучах заходящего солнца, на ногах — старые шлепанцы и рваные носки, которые когда-то были голубыми, из дырок выглядывали пальцы с черными ногтями. Слипшиеся волосы мочалкой висели вокруг землистого цвета лица. На второй, судорожно вцепившейся в подругу, была заблеванная юбка и рваная блузка без единой пуговицы, лихо скрепленная в самых интересных местах ржавыми булавками. Сквозь блузку просвечивал лифчик в желтых пятнах. На ногах — кроссовки, причем обе на правую ногу, одна из них была перемотана скотчем, отлепившиеся концы которого болтались за хозяйкой.
— Оп-паньки, — возбужденно заелозили бомжи, неизвестно чему обрадовавшись — новой порции подогрева или обществу прибывших дам.
Студент снисходительно наблюдал за попойкой, куря сигарету за сигаретой. Изредка он с озабоченным видом поглядывал на часы, будто куда-то спешил. Сам он почти не пил — только слегка пригубил из смятого пластмассового стаканчика, который ему торжественно вручил Вадик.
— Ленок, — басом представилась студенту девица, та, которая была трезвее. Она попыталась бесцеремонно усесться к нему на колени, но тот быстро вскочил, уступая ей место, сказав при этом:
— Очень рад, присаживайтесь.
У Ленка округлились глаза, будто ей ненавязчиво предложили слетать сегодня на Марс. На ее опухшем лице появилось что-то отдаленно напоминающее мыслительный процесс, осознание того, что когда-то подобные слова для нее не были редкостью. Она неторопливо опустилась на «трон», стараясь выглядеть как можно грациозней.
— Сигарету? — предложил между тем загадочный молодой человек.
Кокетливо хихикнув, Ленок приняла сигарету и закурила, тем не менее слегка смутившись. В это время мамзель, что до недавнего времени болталась на плечах Ленка, подала хриплый голос:
— Эта, слышь… Ленок! Я все Петьке расскажу, стерва. Вишь, клеится к какому-то… какому-то… — так и не найдя подходящего определения, она рявкнула: — Слышь меня, Ленок?!
— Светик, все нормалюшечки, — не обращая на нее внимания, отвечала Ленок, не сводя многообещающего взгляда со студента.
— Смотри. Петька те враз пистон промеж ляжек засадит, из жопы искры полетят. Будешь как Гастелло, ха-ха!
Произнеся эту обличающую и грозную фразу, Светик плюхнулась на колени к какому-то заросшему до состояния Робинзона Крузо бродяге с надетой сикось-накось вязаной шапочкой в репейниках. Студент обратил внимание, что борода Робинзона колышется, и сначала списал все на ветер, но лишь потом с омерзением понял, что вся растительность на роже бомжа кишит вшами.
Откуда-то появилась раздолбанная балалайка.
— Ты кто? — игриво спросила Ленок у студента, докуривая сигарету. Табака почти не осталось, но она все равно сделала несколько затяжек, не без удовольствия вдыхая дым горелого фильтра. — Я тебя раньше не видала.
Студент засмеялся, смех был сухой и бесцветный, как перекати-поле.
— Так я тебя тоже раньше не видел, прелесть. Откуда такие красавицы берутся?
Ленок пьяно уставилась на юношу, пытаясь определить, не шутит ли ее собеседник. Будь она внимательнее, то заметила бы, что студент бегло осмотрел всех присутствующих, беззвучно шевеля губами, словно пересчитывая их в уме.
— Такие, как я, уже закончились, — решила блеснуть своим остроумием Ленок. — Ты сегодня с нами останешься? — В это время подошла ее очередь, и Ленок привычно схватила полупустую бутылку «Завалинки». С вожделением глядя на плескавшуюся жидкость, она запрокинула посудину, сделав несколько жадных глотков. Затем вытерла рот и протянула бутылку юноше. — Ну так че, останешься?
— С тобой — хоть на край света, — серьезно ответил студент.
— Ну, на край света не надо, — произнесла Ленок и протянула студенту бутылку, предлагая «бухануть» с ней на брудершафт за их «случайное, но очень приятное знакомство». Но тот вежливо отказался и, достав мобильный телефон, стал щелкать кнопками. Несколько бомжей многозначительно переглянулись.
— Где у вас тут отлить можно? — убирая мобильник в карман, спросил студент у Вадика, и все загоготали.
— А везде, мил человек, — растянул в улыбке потрескавшиеся губы бомж и пропел:
Я гляжу в унитаз, хохоча,У меня голубая моча!И х… у меня голубой!И ващще, я доволен собо-о-о-ой!
Понятливо кивнув, студент отошел за гараж. На самом деле он не думал облегчаться. Обойдя осторожно гараж с другой стороны, он почти вплотную шагнул к веселящимся бомжам. Плотные заросли скрывали его от посторонних глаз, и он услышал интересный диалог. Один голос принадлежал Вадику, другой — незнакомому бомжу с простуженным голосом.
— Слышь, Вадя, нужно еще пузырь взять. Или два.
— Ща студент поссыт, я у него денег стрельну.
— А скоко у него осталось?
— Х… его знает. Я к нему в карманы не смотрел.
— А надо было… Телефон его видел, а?
— Ну.
— Может, это… того его? А, Вадя? И в карманы тогда можно спокойно глядеть, — довольный своей мрачной шуткой, «простуженный» захрюкал, что, по всей видимости, означало смех.
Вадик шумно засопел, скребя затылок. Студент, стоявший в кустах, который на самом деле был не кто иной, как Алекс, понимающе улыбнулся, будто он ждал именно этого разговора. «Вот оно, гнилое нутро обездоленных, несчастных и измученных «Нарзаном», мать их ети. Не только сраные снаружи, да и внутри все гнилые, эти бомжи. Правильно все-таки мы решили с Гюрзой. Им добро делаешь, а они, понимаешь, «того его»… Да-а…»
— Ты скажи, что, типа, поговорить надо. А мы с Митяем сзади будем. А? — вполголоса продолжал подстрекать Вадика «простуженный», и Алексу приходилось напрягать слух, чтобы не пропустить ни слова.
Вадик все еще думал, кряхтя, дилемма казалась ему неразрешимой. В конечном итоге алкогольные пары и настойчивые уговоры друга возымели действие, и судьба «студента» была решена.
— Нема базару. Тока нужно валить сразу.
Алекс чуть не присвистнул.
— Давай, Вадя, — заторопил «простуженный», с такой легкостью задумавший ограбить, а затем убить Алекса. — Че-то он там долго ссыт.
— Да не, срет, наверно, — сплюнул Вадик и, отдуваясь, поднялся с бревна.
Алекс поспешил обойти гараж и вернуться на свое место, делая вид, что застегивает ширинку.
— О, студент, — воскликнул Вадик, изобразив на опухшем лице фальшивую радость. — Пойдем, пошептаться нужно.
— Ща, Вадя, — с расстановкой сказал Алекс. — Только спою вам одну оперу. Дай-ка свои гусли-самогуды, — обратился он к бомжу с балалайкой.
Все притихли. Алекс взял балалайку в руки. Поморщился, почувствовав ее липкую поверхность. Он положил ногу на ногу и, перехватив влюбленный взгляд вконец окосевшей Ленки, беспорядочно затренькал дребезжащими струнами и неожиданно завопил во весь голос, нарочно картавя:
