Ким Харрисон - На несколько демонов больше

Что же  я видела? Что я сделала?

Пискари шагнул ко мне, я отшатнулась назад. Не верю! Я отдала фокус — за что? Кистена больше нет. У меня подступи­ли слезы.

Бог мой,  Кистена больше нет! И  я  при этом  была.

Пискари протянул руку, я хотела блокировать, но он пой­мал меня за запястье. Страхом свело диафрагму, я застыла. Вся комната будто шевельнулась в едином вдохе, а Пискари втянул в себя воздух, принюхиваясь ко мне. Наслаждаясь ароматом страха.

—Ты  сильнее,  чем мне  пыталась  внушить Айви, — сказал он  тихо,  почти  задумчиво. — Понимаю,  почему  она  так на тебе зациклилась. От  тебя могла  бы быть  польза,  раз  ты сумела уйти невредимой  оттуда,  где  один  неживой вампир встретил свой конец, а другой еле сумел спастись.

Я отдернулась прочь, отчаянным взглядом нашла Эддена. Тяжесть налила мышцы спины, я подалась назад. Там был дру­гой вампир? Не помню, но приходится верить. Что же я сдела­ла с собой? И зачем?

—А  может  быть... может  быть,  ты  слишком  опасна, чтобы дать  тебе  и  дальше  разгуливать  на  свободе.  Пора,  наверное, тебя раздавить.

Ничего не соображая, я не шевельнулась, пока золотистая рука Пискари не сомкнулась у меня на горле.

—Нет! — заорала я,  но было  поздно — слово забулькало у меня  в глотке.  Запылал  в крови  адреналин,  я  задергалась.  Пискари  тыльной  стороной  руки,  обманчиво-медленным  и  небреж­ным движением отмахнулся от Дженкса — пикси впечатался в стенку и упал на пол.

Боже мой, Дженкс!

—Я же  тебе  дала  фокус! — просипела  я, пальцами  ног  нащупывая  пол,  потому  что  он  меня поднял. — Ты  обещал  меня  не трогать!

Он подтащил меня ближе:

—Ты меня в тюрьму посадила. — Его дыхание разило кровью и жженым янтарем. — Я обещал, что сохраню тебе жизнь, но я тебе задолжал много боли. Ты смерти только желать будешь.

Он предупреждающе выставил руку, увидев движение Квена — и эльф остановился.

Меня пробрало ужасом. Это невозможно!

—   Я тебе жизнь спасла! — прохрипела я, когда он чуть приотпустил пальцы, чтобы слышать мою мольбу. — Я могла бы дать Алу тебя убить!

—   Твоя ошибка. — Он улыбнулся глазами черными, как смертный грех. — Пока, Рэйчел. Пришла тебе пора начать новую жизнь.

—   Нет! — крикнула я и зачерпнула из линии, толкнула энергию в него, но было поздно. Прижав меня к своей груди, Пискари бешено всадил в меня зубы.

Я чуть не оглохла от собственного крика ужаса. Сердце колотилось, будто хотело выскочить наружу, но мышцы ослабели сразу. Потекла потоком боль, не давая двинуться — это была пытка. Хриплыми толчками вырывалось дыхание, и все быст­рее уходила в Пискари моя кровь.

Быстрой водой накатилась темная тень, но Пискари, не отрываясь от меня, ударил Квена наотмашь, и тот отлетел с болезненным стоном.

Убей нас, подумала я, желая, чтобы Квен разнес нас обоих к чертям шаром безвременья. Как могло так получиться? Не должно быть такого. Не может быть такого!

—Пискари! — раздался молящий голос Айви, и у меня серд­це екнуло от прозвучавшего в ее голосе чувства. — Отпусти ее! — крикнула она, и я увидела, как тонкая рука взяла вампира за плечо, стиснула яростно. — Ты обещал! Ты обещал, что не тронешь ее, если я к тебе приду!

Я застонала, когда он отклонился, разорвав мне клыками шею. Я не могла... не могла шевельнуться!

—   Поздно, — ответил Пискари, и я повисла в его руках, беспомощная. — Это необходимо сделать.

—   Ты сказал, что ты ее не тронешь.

Голос Айви был тяжелым и серым, как утренний туман. Пискари держал меня стоймя, прижимая к себе рукой.

—        Ты была неосторожна, — сказал он просто. — В после­дний раз я за тобой подчищаю концы. Тебе следовало привя­зать ее еще тогда, когда я тебе сказал. По справедливости, я дол­жен ее убить. Неукрощенных зверей следует уничтожать.

—        Рэйчел меня никогда не тронута бы, — прошептала Айви, и я попыталась заговорить, чувствуя, как сердце разрывается. Сделала вдох. Увидела, как наползает серость, застилая зрение. Я уходила и не могла зацепиться.

—        Нет, девочка моя Айви. — Лицо Пискари смягчилось, он наклонился через меня и погладил Айви по щеке с фальшивой любовью, оставив кровавый след. В углу плакала Стриж, до­бавляя гротеска в фарс. — Они манят нас и ведут к гибели. Я убью ее для тебя, ибо, если я не сделаю этого, я только мучил бы тебя ею, а я уже достаточно тебя мучил. Это мой дар тебе, Айви, а она ничего не почувствует. Обещаю тебе.

Он наклонился ко мне, стал слизывать текущую кровь, постанывая от наслаждения, и Айви двинулась к нему с ужасом на лице, остановилась рядом, борясь с собой, с тем, что внуша­лось ей всю жизнь. Слезы наполнили ее глаза, пролились нару­жу. У меня тоже все перед глазами поплыло, но я видела, как она взяла Пискари за плечо.

—     Нет, — сказала она, когда он еще раз собрался вонзить в меня зубы, но это был шепот. — Нет, — повторила она громче, и меня осветило надеждой. Пискари остановился, схватил меня крепче.               

   —Нет! —  крикнула Айви. — Я тебе не дам ее убить!

Отступив на шаг, она с разворота ударила Пискари ногой в голову.

Но удар не попал в цель. Пискари зашипел, бросил меня бесформенной грудой между ними. Я хрипло дышала, ощупы­вая пальцами шею. Он меня укусил. Голова кружится, слабость. Насколько? Насколько сильно?

—Да, девочка? — спросил где-то надо мной старый вампир.

—Нет, — повторила Айви.

Дрожащий голос звучал   решительно,  но страх  в нем слышала  даже я.

—Нет? — ласково сказал Пискари, а я попыталась оттолк­нуться,  отползти, не быть между ними.  — У тебя сил не хватит меня одолеть.

Сердце колотилось, я кое-как нащупала стену, царапая ее бессильными пальцами, смогла сесть, прислониться к ней спи­ной. Тела Ли под зеркалом больше не было, и увидела, что Трент оттащил его к двери, накрыв фраком как одеялом. Ли жив?

Стоя в промежутке между столом и зеркалом, Айви встала в боевую стойку.

—Тогда я погибну и убью тебя сама. Она моя подруга, и ты ее не тронешь.

Удовлетворенная улыбка заиграла на лице старика.

—Айви, — заворковал он, — моя хорошая Айви. Наконец-то ты бросаешь мне вызов. Иди сюда, рыбка моя. Пора тебе выплыть из камышей и плавать как хищнице — ведь ты же хищ­ница и есть.

Нет, подумала я в ужасе, поняв, что все это — ужас, страда­ния, мука — все это было только чтобы заставить Айви встать против него, наконец-то осуществив его мечту—увидеть в ней равную себе.

—Это будет больно, как солнце, — предупредил Пискари, раскрывая ей объятия, и она отшатнулась, побледнев. — Сладка мне будет твоя последняя кровь.