Говард Лавкрафт - Комната с заколоченными ставнями

— Так вы полагаете, что этот барельеф списан с живой модели? — спросил я.

— Я, конечно, не стоял за спиной того художника, — с серьезным видом сказал доктор, — и все же я не отвергаю такую возможность.

— Короче говоря, вы полностью поверили в то, что рассказал нам этот Бейтс?

— Боюсь, что все это чистая правда — до некоторой степени, конечно.

— И эту степень должен определить психиатр! — воскликнул я.

— Убеждение не требует доказательств, оно возникает перед лицом очевидного. — Доктор покачал головой. — Полагаю, вы заметили, что мистер Бейтс несколько раз упомянул имя вашего предка — преподобного Уорда Филлипса?

— Заметил.

— Не хочу лезть не в свое дело, но не могли бы вы вспомнить историю своей семьи, и в частности, что случилось с вашим родственником после того, как у него возникли некоторые разногласия с Элайджей Биллингтоном?

— Боюсь, в его жизни не было ничего примечательного. Прожил он после того недолго, к тому же вызвал к себе всеобщее недоверие после того, как скупил все экземпляры своей книги — я имею в виду «Чудеса магии» — и сжег их.

— Рукописи Бейтса вам ни о чем не напоминают?

— Думаю, это простое совпадение.

— Нет, это не совпадение. Ваш родственник поступил так, как поступил бы человек, который воочию увидел дьявола и после этого решил отречься от своих убеждений.

За все время работы у доктора я не заметил, чтобы он был склонен к легкомысленным заявлениям, хотя много раз становился свидетелем его странных выходок. То, что в отдаленных уголках планеты существуют остатки древних религий, еще не значит, что они непременно должны существовать где-то поблизости от нас. Кроме того, я помнил предыдущие случаи, когда доктор Лэпхем, изучая древние мифы о сказочных чудовищах, выдвигал гипотезу реального существования этих чудовищ, отчего мне становилось как-то не по себе.

— Вы хотите сказать, что Элайджа Биллингтон общался с дьяволом? — спросил я.

— И да и нет. Исходя из рассказов очевидцев, да, — причем он был на стороне дьявола. Совершенно очевидно, что Элайджа Биллингтон, далеко опередивший свое время, был человеком огромного ума и знаний и умел отлично распознавать опасность. Он практиковал обряды и религии, уходившие к самым истокам человеческой цивилизации, но при этом знал, как избежать неприятных последствий. Так и случилось. Думаю, нам следует внимательно изучить эту рукопись и копии документов. Я приступаю к этому немедленно.

— Боюсь, вы придаете этой чепухе слишком большое значение.

Доктор покачал головой.

— Манера некоторых ученых навешивать ярлыки на явления, которые они не в силах объяснить, называя их «совпадениями», или «галлюцинациями», или еще как-нибудь, прискорбна. В свете того, что произошло в Биллингтонском лесу и в окрестностях селения Данвич, я берусь утверждать, что странные исчезновения людей — это совсем не совпадение. Нам вовсе не обязательно читать рукописи мистера Бейтса, поскольку мы и сами можем найти документы, описывающие, что происходило в тех местах. Подобные явления повторялись по крайней мере трижды за последние двести лет. Не сомневаюсь, что раньше их приписывали колдовству, из-за чего невинно пострадало много несчастных. Люди еще помнили те времена, когда так называемых ведьм хватали и тащили на костер, — религиозная истерия и беззаконие дожили и до наших дней. В свое время преподобный Уорд Филлипс и его друг Джон Друвен, видимо, начали о чем-то догадываться, поэтому и отправились к Биллингтону, и что же? Друвен исчез, присоединившись к жертвам из Данвича, а Уорд Филлипс не помнил ничего, что с ним случилось в усадьбе, а потом и вовсе уничтожил экземпляры своей книги, в которой, заметьте, шла речь о событиях, очень похожих на события, произошедшие за несколько десятилетий до этого. А что мы видим в наше время? Мистер Бейтс чувствует откровенную враждебность со стороны своего кузена Эмброуза Дьюарта, который ранее сам же отправил ему письмо с просьбой о помощи. Опять то же самое.

Я согласился.

— Я знаю, что найдутся люди, которые станут заявлять, что зло источает сам дом, а вместе с ним и рукопись Бейтса, после чего выдвинут теорию психологического влияния, но я считаю, что дело в другом; все гораздо глубже и намного страшнее, чем может показаться.

Торжественная серьезность, с которой доктор Лэпхем произносил эти слова, показывала, какое огромное значение он придает рукописи Бейтса. Разумеется, он собрался изучить ее вдоль и поперек, привлекая к работе еще и многочисленные фолианты со своих полок, которые тут же принялся вытаскивать, как он выразился, чтобы не терять времени. Мне он предложил пойти позавтракать, но по дороге попросил занести записку доктору Армитеджу Харперу, которую начал писать немедленно. Патрон казался возбужденным и невероятно взволнованным; быстро написав записку, он вложил ее в конверт, запечатал и протянул мне, предупредив, чтобы я поел поплотнее, поскольку «мы можем пропустить обед».

Через сорок пять минут, когда я вернулся после ланча, доктор Лэпхем сидел в окружении книг и бумаг, держа на коленях огромный фолиант с замком, который, как я знал, хранился в библиотеке Мискатоникского университета; видимо, его и просил в своей записке прислать доктор Лэпхем. Рядом лежали разрозненные страницы рукописи Бейтса; на некоторых из них стояли пометки.

— Вам помочь?

— Слушайте меня внимательно, Филлипс. Сядьте.

Доктор встал, подошел к окну и взглянул на внутренний двор, куда выходило здание библиотеки; посреди двора на цепи сидела огромная сторожевая собака.

— Я часто думаю, — начал доктор, бросив на меня взгляд через плечо, — как счастливы должны быть люди, не отягощенные страстью к познанию. Мне кажется, что Бейтс относится к их числу. Он подробно описал то, что считал отдельными событиями, почти вплотную приблизившись к ужасной реальности, но так и не сделал ни одной попытки взглянуть ей в лицо. Мистер Бейтс находится во власти поверхностного, суеверного мировоззрения, характерного для всех заурядных людей. Если бы обычный человек получил возможность постичь величие Вселенной, если бы он смог заглянуть в глубины космоса, то, скорее всего, он либо сошел бы с ума, либо предпочел закрыть на все глаза, ударившись в суеверие. Что же делать, таков обычный человек. Бейтс описал череду событий, происходивших в течение двух веков, он имел полную возможность разгадать тайну Биллингтонского леса, но он этого не сделал. Он просто складывал события, как кусочки мозаики, подгоняя их одно к другому; он выдвинул ряд умозаключений — ну, например, что его предок, Элайджа Биллингтон, занимался какими-то таинственными, опасными делами, из-за которых начались исчезновения людей, однако дальше этого Бейтс не пошел. Став свидетелем самых невероятных явлений, он не придал им значения, поскольку не поверил самому себе. Таким образом, Филлипс, мы с вами имеем дело с человеком весьма посредственного ума, который искренне уверен в том, что если что-либо не описано «в книгах», значит, его нет и в действительности. Он пишет о «воображении» и «галлюцинациях» и вместе с тем честно признает, что является человеком абсолютно «нормальным», то есть допускающим ложность собственных впечатлений. И вот теперь, когда он понял, что не в состоянии сам разрешить эту загадку, ему не хватает упорства собрать воедино кусочки сложной мозаики, чтобы создать реальную картину из разрозненных, туманных предположений. И что же? Мистер Бейтс просто-напросто отказывается от решения проблемы, взваливая ее на плечи доктора Харпера, который отсылает его к нам.