Игорь Кром - Самая страшная книга 2015

«Это ужасно, это чудовищно, это бессмысленно!»

(…)

«Работаем… Связал крепко, пока хлороформ еще действовал, заткнул рот кляпом. Вешал на крюк – было тяжело, все-таки изрядно потолстела за последние пару лет, настоящая пышка стала»

(…)

«Когда пришла в себя, вырвал ей ноготь плоскогубцами. Все хорошо, стон приглушен даже внутри, снаружи вообще не слышно. На всякий случай еще раз заставил дышать химией, чтобы опять потеряла сознание. Лицо у нее мокрое от слез. Жалко… Пойду пацана приведу»

(…)

«Сын дома, с другом из школы. Спрашивал, не вернулась ли мама с работы, пришлось соврать.

Волнуюсь, хорошо.

Подумал о варианте с «нарастающим» по поводу школьного приятеля. Соблазн велик, но его родственники будут беспокоиться, искать. Пришлось отказаться от идеи. Но это тоже правильно.

Чистота эксперимента, следовать плану»

(…)

«Господи, что же я делаю?!

Назад дороги нет.

Впрочем, бога тоже нет…»

(…)

«Все получилось, как и задумывал. Повесил его рядом с матерью. Та уже пришла в себя, воет что-то сквозь кляп. Самое тяжелое впереди. Надо будет удалить кляпы, но пока не могу решиться, готовлю инструменты, боюсь глядеть на них, чтобы не…»

(…)

«На улице темно, хоть глаз выколи.

С этого и начнем»

(…)

«Кричит и плачет, ругается, умоляет не делать этого. Поздно, дорогая!

Использовал шило на мальчишке. Ужасно! Глаз потек, сын… пацан... мальчик... сын потерял сознание, кажется. Может, так и лучше… для него… нет! Надо подождать… Нельзя ждать, можно использовать нашатырь! Так, а дальше что?»

(…)

«Делал надрезы бритвой. Не смог! Невыдерзи… не выдержива… не выдержал!!! Уронил, бросил на пол… сам упал, ревел, забившись в угол…

Ее крики сводят меня с ума, нет, другое, конечно, другое, мой маленький, сынуля, боже…»

(…)

«Бороться с самим собой тяжелее всего, я знал. Наз дороги нет.

Назад. Дороги. Нет.

Назаддорогинетназаддорогинетназаддорогинет… Бесконечная прогрессия»

(…)

«Терпеть тяжело, больно, страшно. Думаешь, еще есть шанс бросить начатое?»

(…)

«Снова взялся за бритву. Опять бросил. Не могу. Не-мо-гу.

НЕ БУДУ!!!»

(…)

«Хули ты все время визжишь, сука?!!»

(…)

«Заткнись твою мать заткнись,твою мать заткнисьзаткнисьзаткнись!!!»

(…)

«…собрался… с силами… собрался… Возможно, если абстрагироваться…»

(…)

«Сорвал с него кожу, лоскут, со спины»

(…)

«заткнитесь же…»

(…)

«Жена, кажется, уходит куда-то. Закрыла глаза, больше не плачет, не вопит. Только скулит так тоненьно-тоненько. Не знаю, что хуже. Буду… приводить ее в чувство»

(…)

«Отрезал сосок. Ковыр… ковырял в ране отверткой. Крови очень много. Мерзко. Весь в крови, мальчишка обмочился, жену рвало, ужасно, все ужасно! Надо пойти почиститься, помыться… Нет! Чистотаэкспериментабеспрерывность»

(…)

«Господи, ежели ты естьт останови меня не дай мн сделать этог»

(…)

«Закончил с ногтями. Вернулся к ребенку. Зубы. Дальше пойдут зубы»

(…)

«Она воет. Теперь воет, я понял. Это один кошмарный бесконечный однотонный звук. Мальчик затих. Жаль»

(…)

«Замолкни, сука!!!»

(…)

«…отрезал язык. Все равно воет. Давится кровью и воет»

(…)

«Выпотрошил. Он все раа… рааа… ВСЕ РАВНО МЕРТВ!!!»

(…)

«поскользнулся и упал, стукнулся головой, но сознания не терял, лежал думал про ее уши, встал отрезал»

(…)

«Господи, убей меня, прошу, на одного тебя уповаю, тебе верую, убей меня»

(…)

«…онакричитсноваисноваисноваиснвнаивансовссвиноаяииии..»

(…)

«Молчание. Кончено. Я был прав. Нет удовольствия большего, нежели это. Ничто не сравнится с силой эмоции, захлестывающей мое существо. Благословенная, ниспосланная свыше, кристальная, всевечная, райская, блаженная, неповторимая, любезная, желанная

тишина»

На этом записки заканчивались.

Друг мой, как и обещал, забрал бумаги спустя несколько дней. Я ничего не сказал ему о прочтенном, даже начал с той поры избегать его – не то чтобы специально, но просто перестал заходить к нему в гости, да и он ко мне тоже. Словно пустынная полоса пролегла между нами – пустынная, но настолько огромная, что преодолеть ее было выше моих сил. А еще я долго ходил, как сомнамбула, не реагирую на приветствия старых знакомых на улице, а однажды, выходя из дома, даже забыл запереть за собой дверь. К счастью, квартирка осталась нетронутой, в этом смысле мне повезло.

Только теперь я решительно не выношу тишины. Находясь в одиночестве, что мне всегда было привычно, я теперь включаю радио погромче или телевизор или магнитофон.

Благословенная тишина…

Это слишком для меня страшно.

Время в ладонях

(Татьяна Томах)

- Простите, вы - черт? - спросил Саня. И смутился от нелепости собственного вопроса.

Незнакомец расхохотался, запрокинув голову. Ослепительно белые зубы на секунду показались клыками; но смех был так заразителен, а взгляд лукаво прищуренных глаз - так мил и приветлив, что Саня невольно улыбнулся в ответ.

- Глупости, - отсмеявшись, сказал незнакомец с такой уверенностью, что Саня тотчас ему поверил. И верно - глупости. Разве может этот элегантный, безупречно одетый молодой человек: идеально отглаженный костюм, узконосые блестящие туфли, бархатная бабочка на белом облаке манишки - быть чертом? Или, как раз, именно он может?..

Мокрый асфальт прилипал к подошвам черной патокой; ноги вязли, наливались тяжестью. Каждый шаг был как опасное скольжение над трясиной, которая могла в любой миг прорваться из-под тонкой пленки дрожащего асфальта. Саня остановился, перевел дыхание. Моргнул. Дорога, как дорога. Дорога, по которой он не может себя заставить ступить дальше. Потому что в конце этой дороги Анькино испуганное лицо и заплаканные глаза.

«Я не могу - подумал он. Я не...»

Трель мобильника заставила его вздрогнуть. Шаря в кармане непослушными пальцами, он едва не уронил телефон на дорогу. А лучше бы уронить, - подумал, уже нажимая на кнопку ответа. И чтоб вдребезги.