Клайв Баркер - Таинство

Она ничего не сказала.

— Глупая, глупая женщина.

Теперь Роза заговорила.

— Мои дети… — пробормотала она так тихо, что он не разобрал слов.

— Что ты сказала? — спросил Джекоб, подаваясь к ней.

Роза не сказала — она прокричала:

— Мои дети!!!

Этот звук сотряс камни, на которых она лежала. Джекоб хотел отступить, но она стала сильной от горя и смогла до него дотянуться. Крик был не единственным ее оружием. Когда она вцепилась в Стипа левой рукой, то правой стала срывать бинты с раны, и лучики света брызнули из нее, словно стремясь его поглотить…

Фрэнни в расщелине едва успела зажать уши ладонями, как на ее голову обрушился град мелких камешков и влажной земли. Она подобралась к самому началу расщелины, чтобы лучше слышать разговор наверху, а теперь раскаивалась. От крика Розы ей стало совсем плохо. Она развернулась и, подчиняясь скорее инстинкту, чем разуму, двинулась прочь, поскальзываясь на камнях. Она преодолела только шесть или семь ярдов, когда порода, сдвинутая с места этим ее криком, стала обрушаться и камнепад усилился…

Видя свет, исходящий из груди Розы, Стип поднял руки, чтобы защитить лицо, опасаясь, что Роза ослепит его. Но лучи света устремились не к лицу, не к сердцу, не к паху. Они искали его руки, точнее, рану на ладони, оставленную его же ножом.

И тогда закричал он. Его страх и ярость Розы образовали энергию такой силы, что обрушилась земля.

В небесах перестали кружить птицы, устремившиеся в гнезда. Тюлени нырнули в набегающие волны, чтобы не слышать этого крика. В дюнах скакали прочь зайцы, опасаясь за свою жизнь, а коровы на лугу от ужаса стали ронять в траву лепешки. В домах и барах Баррапола, Кроссапола и Бейлфуила и на дорогах между ними мужчины и женщины, занятые обычными делами, вдруг замерли. Те, что были не одни, обменялись тревожными взглядами, а кого этот крик застал в одиночестве, побежали к людям.

Но все прекратилось так же неожиданно, как началось.

Однако лавина в расщелине по инерции набирала силу. Катящиеся камни становились все крупнее по мере того, как проседала земля. В воздухе стояла пыль, и Фрэнни ничего не видела. Она почти дошла до места упокоения Томаса Симеона и остановилась там в ожидании, когда расщелина перестанет сотрясаться от одного конца до другого.

Наконец камнепад стал стихать, пыль оседала. Фрэнни не торопилась возвращаться, опасаясь нового крика сверху и нового обрушения. Но ни того ни другого не последовало, и она снова двинулась к началу расщелины. Несмотря на пыль, там стало гораздо светлее. Порода обрушилась, образовав беспорядочную насыпь из камней, земли и дерна. По крайней мере, теперь Фрэнни могла выбраться на поверхность, если б решилась выбрать такой опасный маршрут. Она смотрела наверх, но ничего не могла разглядеть. Если не считать струек земли, бегущих по склонам, все было неподвижно.

Фрэнни остановилась, чтобы обдумать подъем, и двинулась в путь. Подъем был легче спуска, но простым его назвать было нельзя. Каждый шаг мог вызвать камнепад. Дождь тем временем продолжал идти, и земля превращалась в жидкую грязь. Преодолев треть пути, Фрэнни решила двигаться дальше на четвереньках и через несколько мгновений была вся в грязи. Но это не имело значения, главное — не упасть назад. К тому же, если одна из точек опоры окажется ненадежной, у нее останется еще три.

Когда до вершины оставалось два-три ярда, Фрэнни почувствовала, как что-то коснулось ее ноги. Она посмотрела вниз и, к своему ужасу, увидела Розу — та была почти погребена под землей, а вытянутой рукой вслепую схватила Фрэнни за щиколотку. Такого выражения лица Фрэнни не видела ни у кого: рот распахнут, как у выброшенной на берег рыбы, а золотые глаза, несмотря на сильный дождь, смотрели не мигая.

— Стип? — выдохнула Роза.

— Нет. Это я, Фрэнни.

— А Стип упал?

— Не знаю. Я не видела.

— Подними меня, — потребовала Роза.

Судя по тому, как лежали ее ноги, у нее сломано немало костей. Но Розе, судя по всему, это было безразлично.

— Подними меня, — повторила она. — Мы пойдем в Дом. Ты и я.

Фрэнни сомневалась, что у нее хватит сил тащить Розу куда-то еще, когда они выберутся наверх. Если она и окажет ей эту маленькую услугу, то больше ничего делать не собирается. Роза все равно умрет: дыхание у нее учащенное, по телу проходят судороги. Фрэнни подползла ближе к Розе и стала откапывать ее ноги. Бинты сорваны с раны, в нее набилась грязь, и все же в ее глубине мерцало то же сияние, которое Фрэнни видела в доме Доннели.

— Это Стип с тобой сделал? — спросила она.

Невидящий взгляд Розы был устремлен в небеса.

— Он обманом лишил меня детей.

— Я слышала.

— Он обманом лишил меня моей жизни. И заплатит за это.

— Ты слишком слаба.

— Теперь моя сила в моей ране, — сказала Роза. — Он боится того, что сломано во мне…

На ее лице появилась жуткая улыбка, словно оскал самой смерти.

— Потому что моя рана нашла то, что сломано в нем…

Фрэнни даже не пыталась понять смысл ее слов. Просто откапывала Розу из-под земли, а потом пыталась усадить ее так, чтобы вытащить наверх. Просунув руки ей под мышки, Фрэнни, к своему удивлению, ощутила странный приток сил. Она теперь в состоянии сделать то, что минуту назад казалось немыслимым. Фрэнни подхватила Розу на руки и поволокла по склону. Пейзаж наверху напоминал поле сражения. В земле открылись новые трещины, расходившиеся во все стороны от того места, где Розу нашел Джекоб.

— Посмотри налево… — сказала Роза.

— Ну?

— Видишь открытую площадку?

— Да.

— Неси меня туда. Дом там.

— Я ничего не вижу.

— Он умеет скрываться из вида. Но он там. Поверь мне. И ждет нас.

XII

Звук обрушения был слышен в Домусе Мунди, но Уилл не обратил на него внимания: он был захвачен масштабом зрелища, которое разворачивалось прямо перед ним. Точнее, над ним. Потому что именно там решил обустроить свой дом Жерар Рукенау, сатир-проповедник собственной персоной. Это довольно просторное помещение вдоль и поперек пересекали канаты и платформы, самая нижняя висела на уровне чуть выше человеческого роста, а самая высокая терялась в сумраке под сводчатым потолком. Местами узловатые канаты были закреплены так тесно и были так завалены всевозможными обломками, что образовали почти монолитные перегородки, а в одном месте — некое подобие камина, поднятого к потолку. Эту необычную картину дополняли разбросанные всюду предметы старинной мебели, возможно перевезенной из того самого таинственного дома в Ладлоу, из которого Галловей освободил своего друга Томаса Симеона. Эта коллекция включала несколько стульев, подвешенных на разной высоте, два или три небольших стола. Была тут и платформа, заваленная подушками и постельным бельем, — видимо, здесь Рукенау преклонял голову на ночь. Хотя тросы и ветви, которые пошли на сооружение всего этого, были просто грязные, а мебель, несмотря на все ее достоинства, выглядела еще хуже, орнамент узлов, перегородок и платформ был прекрасен в мигающем свете бледного пламени, поднимавшегося из чаш, расставленных в этой паутине, словно звезды в некой странной тверди.