Анна Железникова - Самая страшная книга 2016 (сборник)

Сквозь растрепанный мятый картон голоса звучали глухо, размазано, словно сжатые кляпом скомканной грязной пустоты. Я терпеливо ждал, когда торопливые шаги утихнут и лезвие кухонного ножа пробьет надо мной полосы липкого бугристого скотча, но там, снаружи, продолжал шуметь дождь серой усталости.

Шаги измеряли комнату, и им не было дела до вещей, раскиданных впопыхах по сумкам и коробкам.

– Милая, ну зачем ночью-то? Я завтра не работаю, мог бы завезти вас с Сережкой…

– Саша, хватит. Хва-атит… Пожалуйста. Езжай домой.

– Давай помогу с вещами…

– Мы с Сережкой сами. Сами. Пожалуйста…

Я услышал тяжелый вздох и дребезжащий звук расстегиваемой куртки. Пальцы начали что-то искать во внутреннем кармане. Щелчок колпачка – и мутную пленку клейкой ленты надо мной пробило острие шариковой ручки.

– Александр Михайлович… – Голос женщины дрожал, но она старалась произносить слова как можно спокойнее. – Прошу вас. Покиньте мою квартиру.

– Анют, я один черт уже кругом сволочь. Одной выходкой больше, одной меньше – не так уж и заметно. Потерпи, ладно?

Я почувствовал, как эти слова затронули что-то очень хрупкое внутри женщины и отдались болью в ее правой руке, замотанной растрепавшимся марлевым бинтом. Там, под повязкой, спряталась затвердевшая трескающаяся корка обожженной кожи, кровоточащая от каждого неловкого движения.

То, что она забрала с собой из покинутого дома.

Это была долгая история, и закончилась она только сегодня.

Помню, как однажды я заметил, что руки мужчины день ото дня стали прикасаться ко мне все легче и легче – так, словно в спрятавшемся за форточкой городе его окружала теплом еще одна семья, с другой женщиной и другим ребенком. Даже пахло от него не так, как обычно. Я улавливал застревавшие в одежде ароматы еды, которой никогда не было в нашем доме, и еще – запах другой заботы и ласки.

Иногда мужчина садился в кресло, пил чай из большой фарфоровой чашки с нарисованными на ней горными лугами и задумчиво смотрел в окно, будто видел там те самые далекие луга. Это казалось чем-то странным: он вроде бы сидел рядом с нами, разговаривал, улыбался, но одновременно находился в другом месте.

Что-то очень важное было оставлено им в том чужом доме, и я не мог понять, почему он не забирает это назад.

Женщина тоже почувствовала неладное. По вечерам она заходила в ванную, включала воду, делая вид, что собирается смыть с себя усталость прошедшего дня, но на самом деле ей просто не хотелось, чтобы мальчик и мужчина видели слезы, сами собой текущие по щекам. Она зачерпывала ладонями воду и смывала их: раз за разом, целую бесконечность душных воспаленных минут, каждую из которых приходилось выковыривать из кричащего тела в надежде, что потом станет легче.

Но легче не становилось.

Два дня назад, разбирая вещи, оставленные мужчиной рядом со стиральной машинкой, она нашла в кармане его куртки чужое белье.

Женщина положила это белье перед собой, села на бортик ванны и долго-долго смотрела сквозь него. Будто бы на самом деле этого белья здесь не было.

Потом взяла стоявшую рядом с унитазом банку чистящего средства и начала оттирать им стены. Пол. Плинтусы. Трубы. Сантиметр за сантиметром, отскребая каждое пятнышко.

Ванную, прихожую, кухню, зал. Желтоватый порошок с запахом лимона жег ее кожу, но женщина не чувствовала ничего, кроме тягучей слизистой пустоты, вытекающей из лопнувшего нарыва где-то глубоко в душе, и теперь всего лишь навсего пыталась отмыть ее.

Когда квартира заблестела от чистоты, она перебинтовала обожженную руку, принесла из магазина пакеты и пустые коробки и стала складывать туда вещи.

Через полчаса из школы вернулся мальчик. Он учился во вторую смену.

Звонок по первому попавшемуся объявлению – и вот, новая квартира.

Торчащая из скотча ручка прошла по разрезу слева направо. Пальцы мужчины раскрыли горловину коробки и вытащили меня наружу.

Я почувствовал, как сквозь мою ткань стал просачиваться воздух комнаты. Щекочущий, резкий, пропитанный запахом моющих средств. Пять часов назад здесь были уборщики. Видимо, после разговора о переезде хозяин квартиры позвонил в компанию, предоставляющую услуги по уборке помещений, и попросил их приехать сюда как можно быстрее. Уборщики очень старались, протирали каждую дощечку и каждый угол, нервничали, переживали и хотели поскорее довести работу до конца. Покинуть квартиру.

Они все сделали идеально, но есть вещи, которые невозможно отмыть.

Молчание квартиры отличалось от молчания шкафа. Оно было ждущим, настороженным. Тени лежали сетями паутины в углах комнаты. Мрачная дымчатая чернота липла лужами плесени к потолку, свисала, всматривалась в новых жильцов. Ее глаза отражали людей: хрупких, искаженных, нелепо шевелящихся, словно проволочные фигурки.

– Ань, этому одеялу уже тысяча лет… давно пора выкинуть, – сказала большая фигурка. Она держала меня в руках – огромное, коричневое с выцветшими блеклыми пятнами, с торчащими наружу шерстинками-когтями, острыми, словно иголки.

Чернота зашевелилась.

Оттуда один за другим вылезали тонкие извилистые отростки. Они ощупывали потолок, затекали дымчатыми завитками в трещины и щели, натягивались, словно ребристые резиновые ленты.

Цепляясь кончиками теней за выступы и продавленности, существо поползло к проволочным фигуркам.

– Надо будет – выкину, – сказала фигурка поменьше.

Существо попыталось заглянуть в ее глаза, но голова фигурки была окружена облаком волос – длинными, падающими на плечи неровными линиями.

Я почувствовал, как дымчатая чернота наполняется ненавистью к этим волосам.

Грязные кривые росчерки, уходящие рядами внутрь, слабые, ломкие – так и просят вырвать их по одному. Наслаждаться криками женщины. Наверняка эти крики сладкие, тягучие…

Существо остановилось и потянулось к линиям волос.

Большая проволочная фигурка пожала плечами и кинула меня в руки фигурки поменьше. Чернота с шипением втянула отростки назад, отползла на полшага в сторону и затаилась, выжидая.

Самая маленькая проволочная фигурка, третья, молча сидевшая на одной из коробок и глядевшая в пол, вдруг подняла голову и посмотрела вверх, прямо в глаза существа.

– Мам… Может, поедем домой? Мне здесь страшно. Как будто кто-то смотрит…

– Ну что же ты, хороший мой? – разволновалась женщина. Она наклонилась к мальчику и суетливо стала поправлять на нем сбившуюся рубашку. Застегнула на рукаве любопытную пуговицу, вылезшую из петельки посмотреть на новый дом. Прижала нагло оттопырившийся край воротничка. – Никто на тебя не смотрит, не переживай. Просто вещи еще не разложены, вот и жутковато. Хочешь игрушки?