Ричард Матесон - Корабль смерти, Стальной человек и другие самые невероятные истории

— Чу! — Он обратился в слух.

Треск отрываемых от тела плюшевых конечностей.

Рутлен тут же кинулся в детскую и застал своего единственного отпрыска за извлечением ватных внутренностей из до сих пор любимого мишки.

Поэт с мутным взором застыл на пороге комнаты, сердцебиение, как когда-то, участилось до болезненного грохота. Гарднер потрошил мишку, а его механический компаньон сидел рядом на полу и наблюдал.

— Нет, — взмолился поэт, понимая, что это самое настоящее «да». Он уполз обратно в комнату, каким-то образом убедив себя, что это была случайность.

Однако в самом начале обеда пальцы и Рутлена, и его жены с такой силой вцепились в сэндвичи, что кусочки помидоров выскочили и булькнули в кофе.

— Что, — в ужасе спросила Афина, — что это такое?

Гарднер с куклой были обнаружены уютно устроившимися в куче того, что в более счастливые времена было растением в горшке.

Кукла с любопытством наблюдала, как Гарднер набирает полные пригоршни черной земли и сыплет дождем на ковер.

— Нет, — произнес поэт с возрождающимся гневом.

— Нет, — эхом слетело с побелевших губ Афины.

Сын был отшлепан и отправлен в кровать, кукла заперта в чулане. Недоуменные вопли звенели в ушах, пока супруги в безмолвии заканчивали обед, и пищевые кислоты обретали такую едкость, от которой сводило живот.

Лишь одно замечание было высказано вслух, когда они возвращались к своим трудам, и высказала его Афина.

— Это случайность.

Однако на следующей неделе им пришлось оторваться от работы ровно восемьдесят семь раз.

Один раз Гарднер приволок в гостиную грязные подгузники. Потом Гарднер поиграл на фортепьяно молотком, вторя исполненному куклой гавоту Баха. Следующим номером и следующим после него было опустошение банок с вареньем — все их содержимое оказалось на мебели и на полу. Общий итог: разбито тридцать предметов, исчезла кошка, и сквозь ковер в том месте, где Гарднер поработал ножницами, просвечивал пол.

По прошествии двух дней Бьюсоны творили, вытаращив глаза, сжав побелевшие губы и скрежеща зубами. По прошествии четырех дней их тела сильно продвинулись в процессе окаменения, а мозги начали костенеть. К концу недели, после многочисленных потрясений, они сидели или стояли, молча трясясь в ожидании новых бесчинств и мечтая о жестоком детоубийстве.

Конец настал.

Однажды вечером они сидели в столовой за успокаивающей внутренности сельтерской. Обоих можно было принять за работы умелого таксидермиста, а их налитые кровью глаза походили на две пары стеклянных шариков.

— Что будем делать? — безвольно пробормотал Рутлен.

Голова Афины замоталась из стороны в сторону в отрицательном жесте.

— Я думала, кукла… — начала она и тут же иссякла.

— Кукла ничем не помогла, — жалобно произнес Рутлен. — Мы оказались ровно там, откуда начали. Да еще и беднее на тысячу семьдесят пять монет, раз ты говоришь, что вернуть куклу нельзя.

— Нельзя, — подтвердила Афина, — Она…

На середине фразы ее прервал шум.

Звук был влажный, чавкающий, как будто кто-то швыряет в стену комья грязи. Грязи или же…

— Нет! — Афина подняла полные страдания глаза. — О нет.

Ее туфли зацокали синкопой бешеному стуку сердца. Муж двинулся за ней на негнущихся ногах, губы в предчувствии беды задергались.

— Моя статуя! — закричала Афина, мраморно застыв в дверях студии. От душераздирающего зрелища лицо ее посерело.

Гарднер с куклой играли в «Попади в розочку на обоях», используя в качестве снарядов комки глины, вырванные из незавершенной скульптуры.

Убитые ужасом, Афина и Рутлен безмолвно стояли, глядя на куклу, у которой под металлическим черепом образовались новые синаптические связи и к умению плясать джигу, лазать по деревьям и рыгать добавился навык метать глину.

И вдруг все стало ясно: свалившийся горшок с растением, разбитые вазы, банки из высоких шкафов — в таких делах Гарднеру было не обойтись без помощника!

Рутлен Бьюсон представил себе мрачное будущее, мрачное будущее в квадрате, все муки гиньоля[23], какие способен выдумать Гарднер, но возведенные в степень с помощью куклы.

— Убери это железное чудовище из дома, — еле слышно произнес Рутлен цементными губами.

— Но его не возьмут назад! — истерически закричала она.

— Тогда я пошел за консервным ножом! — выдохнул поэт, удаляясь на окоченевших ногах.

— Кукла же не виновата! — закричала Афина, — Какой смысл ее ломать? Это ведь Гарднер. Он тот кошмар, который мы сотворили вместе!

Глаза поэта быстро моргали, пока он переводил взгляд с куклы на сына и обратно, постигая заключенную в ее словах неприятную истину. Это был их сын. Кукла только повторяла, кукла не делала ничего, кроме того…

…кроме того, что была создана делать.

А именно: быть ведомой, обучаться, повторять за кем-то, — и когда эта мысль снизошла на него, мир воцарился в доме Бьюсонов.

Начиная с того дня их Гарднер — снова одинокий — стал образцом хороших манер, и дом превратился в святилище благостного созидания.

Все было идеально.

И лишь через двадцать лет, когда Гарднер Бьюсон поступил в колледж и повздорил там с каким-то дерганым второкурсником, лишившись в ходе потасовки тринадцати прокладок и генератора, наружу выплыла неприглядная правда.

Тест

Вечером накануне испытания Лэс помогал отцу готовиться в столовой. Джим и Томми спали наверху, а Терри что-то шила в гостиной. Лицо ее было лишено всякого выражения, игла, пронзая ткань и протягивая нить, двигалась в стремительном ритме.

Том Паркер сидел очень прямо, худые, изборожденные венами руки, сцепленные вместе, лежали на столе, светло-голубые глаза пристально вглядывались в губы сына, словно это помогало ему понимать лучше.

Ему было восемьдесят, и предстоял уже четвертый тест.

— Хорошо, — сказал Лэс, читая вариант теста, который дал им доктор Траск. — «Повторите приведенные ниже последовательности чисел».

— Последовательности чисел, — пробормотал Том, стараясь осмысливать слова по мере их произнесения. Однако ему это удавалось все реже: слова будто застревали на поверхности разума, как насекомые, угодившие в клей плотоядного растения. Он мысленно повторил слова еще раз: последовательность… последовательность чисел, ага, получилось. Он смотрел на сына и ждал.

— Ну? — произнес Том нетерпеливо после секундного молчания.

— Пап, я же уже дал тебе первую, — сказал ему Лэс.

— О… — Отец подыскивал подходящие слова. — Будь так добр… окажи мне милость…