Джеймс Риз - Книга колдовства

И вот, когда я присела на край стола в своем кабинете и произнесла: «Рабы?» — я словно подожгла один из воображаемых длинных фитилей, опутывавших нас. Такое было время — плохое время, — когда Каликсто, Люк и прочие моряки с нашей «Сорор Мистика» спасли «Кимвра», который шел из Нового Орлеана в Балтимор и попал в шторм рядом с отмелью Сомбреро-шоул, имея в своих трюмах:

тысячу тюков хлопка, по большей части безнадежно испорченных морской водой; хотя после того, как они были взвешены и промаркированы в таможне Ки-Уэста, примерно три сотни из них приобрел некий бостонский негоциант по цене два доллара за тюк;

кукурузу в бочках, быстро намокшую и забродившую, так что газы, вырывавшиеся сквозь образовавшиеся в бочках щели, едва не лишили спасателей зрения; Каликсто приказал поджечь «Кимвр» до самой ватерлинии, чтобы спасатели могли делать свою работу на свету и на воздухе;

а также двоих рабов.

Это Люк услышал их, нашел и освободил, устремившись за ними в наполовину затопленный, наполовину объятый пламенем трюм, в то время как суперкарго[242] и капитан «Кимвра», оба родом из Луизианы, стояли на палубе «Сорор Мистика» и оплакивали потерю хлопка и кукурузы, то ли позабыв о рабах, то ли бросив их на произвол судьбы.

Каликсто прислал сообщение о кораблекрушении и о спасенном грузе в здешний морской суд с посыльным, отправившимся в Ки-Уэст на шлюпке. Поэтому среди моряков началось брожение и поползли слухи, хотя «Сорор Мистика» еще не вернулась к берегам острова; дело в том, что Каликсто наотрез отказался внести в опись спасенного имущества чернокожих рабов.

Вот почему похожие на воронов люди в черном явились к нам. Те двое, которые рискнули присесть, были капитаном «Кимвра» и судебным клерком, а передо мной стоял — точнее, раскачивался взад и вперед — суперкарго, явно намеревавшийся произнести речь от имени владельца судна. Он сделал бы это, если бы мог вымолвить хоть одно слово. Они явились в наше Логово, в мой кабинет, чтобы объяснить нам, как важно рассматривать рабов именно в качестве груза, то есть не пассажиров. Нужно сказать, что мысль не включать их в опись пришла в голову Люку, который хотел уберечь нас от соучастия в низменном и позорном деле. Кроме того, визитеры настаивали, что мы должны избавиться от рабов, как от подмоченного хлопка, ибо невольники тоже представляли товар. Конечно же, на правах главы дома я поддержала решение Каликсто, и в результате дело передали в суд.

Когда порой у меня возникало чувство вины за то, каким способом мы создали наше состояние, я постоянно вспоминала, как это делали остальные спасатели. Кстати, им всегда помогали взятки.

Именно взятки позволили сторонникам рабства повлиять на исход судебного процесса. Судья решил дело в нашу пользу, хотя мы отказались от каких-либо притязаний на вознаграждение за труды, и распорядился, чтобы владелец рабов (он не нарушил ни одного из действующих законов: ввоз невольников в Штаты, быстро терявшие единство, был запрещен еще в 1807 году, но продажа их из одного штата в другой по-прежнему оставалась легальной) выплатил нам одну треть их стоимости. Оценка «товара» производилась публично и самым позорным образом: прямо на открытом судебном заседании, во время процесса. Истинной целью этой тяжбы было не восстановление справедливости, не защита права собственности, не выплата доли спасателю, но утверждение законности рабства и права именовать рабов «грузом».

Таким образом, нам практически навязали, причем насильно, шестьсот долларов за перевозимый в Бостон хлопок и пятьсот долларов за рабов по имени Джеронимо и Питер. Хуже всего было то, что нам отказали, когда мы предложили внести сумму вдвое большую и выкупить их свободу. В конце концов нам пришлось взять у рабовладельца присужденные нам деньги, а Джеронимо и Питера отправили обратно в Пенсаколу, в рабство. Так постановил закон.

Итак, мы вернулись в Логово, потерпев поражение. Но, положив грязные деньги в банк, мы с еще большим рвением и самоотдачей умножали наши усилия по части ясновидения и спасения грузов с тонущих кораблей. Через восемь месяцев, после пяти очень выгодных для нас кораблекрушений, мы заработали денег в несколько раз больше, чем получили по суду. Выручка оказалась так велика, что был лишь один способ сберечь ее для задуманного нами дела: нам самим пришлось предпринять путешествие на север.

Я послала туда свою троицу, и они отплыли на «Сорор Мистика».

Ранним утром я со своей башни смотрела, как с началом отлива на шхуне поставили паруса и попутный ветер надул их. Каликсто, не отходя от штурвала, махал мне рукой. Люк забрался на салинг,[243] словно специально для того, чтобы получше разглядеть и наше Логово, и башню, и меня. Леопольдина стояла на корме с подзорной трубой, такой же, как у меня, и мы глядели друг на друга; она видела, как я машу ей рукой. Ах, как я беспокоилась — ведь Лео не удосужилась найти время и при помощи ясновидения убедиться, что «Сорор Мистика» благополучно вернется обратно.

— Не тревожься, — успокаивала она меня накануне вечером, когда я пришла к ней в комнату для занятий ведовством и спросила, что ей удалось узнать о предстоящем путешествии.

— Ничего, — ответила она.

Когда я начала ее упрашивать, Леопольдина напомнила, что давно уже не выходила в море, к тому же никогда не видела Манхэттен, и… bref, она предвидела некое приключение, исход которого был неясен для нее самой.

— Пожалуй, вы с Себастьяной все-таки правы, — проговорила она с улыбкой. — Ясновидение и вправду иногда становится… тяжким бременем.

— И ты поняла это только теперь, когда я в кои-то веки попросила тебя использовать ясновидение и успокоить меня, убедившись, что вы все трое вернетесь обратно?

— Может ли быть иначе? Конечно, мы вернемся, — отозвалась она. — Если тебя это успокоит…

— Я сделала бы это сама, — сказала я, — будь у меня талант к прорицанию.

— Не сомневайся, — подбодрила меня Леопольдина, — у тебя все получится!

— У меня? Mais non! Это у тебя есть дар. Я вижу только беспокойных мертвецов! Увы, мой талант не стоит и выеденного яйца.

По правде сказать, я просто разрывалась на части: уж очень хотелось мне знать, что в море с ними ничего не случится, что après tout[244] они вернутся целыми и невредимыми в Логово ведьм. Ведь мы почти не разлучались с тех пор, как семь лет назад обрели друг друга на острове Индиан-Ки, а кроме них, у меня на свете не было никого. Но в последнее время Леопольдине требовалось все больше и больше времени, чтобы прийти в себя после занятий ясновидением, и я предпочла ни о чем ее не расспрашивать. Девочка сильно вымоталась, ей требовался отдых — так пускай съездит, развеется. Лео же беспокоилась обо мне. Взяв мою ужасно бледную руку, она обратилась ко мне с просьбой.