Люциус Шепард - Голос ветра в Мадакете

— Давайте уедем, — дрожащим голосом попросила Сара. — Давайте… — Она устремила взгляд мимо Питера, и на лице у нее отразились наихудшие опасения.

Ветер взревел. В каких-нибудь тридцати футах от машины трава пригнулась к самой земле, и, медленно описывая спираль, в воздух взмыл человек в одежде санитара. Голова у него моталась, как у тряпичной куклы, а халат спереди насквозь пропитался кровью. Машина затряслась в турбулентных потоках.

Сара с визгом уцепилась за Питера обеими руками. Уэлдон попытался включить заднюю передачу, но промахнулся, и мотор заглох. Шеф полиции повернул ключ зажигания, мотор чихнул, захлебнулся бензином и снова заглох. Санитар продолжал подниматься, приняв вертикальное положение. Он кружился быстрее и быстрее, размазавшись от скорости, как фигурист, завертевшийся волчком, одновременно подплывая все ближе к автомобилю. Сара кричала во весь голос, и Питеру тоже хотелось закричать, чтобы хоть как-то избавиться от стиснувших грудь обручей. Двигатель наконец завелся, но не успел Уэлдон включить передачу, как ветер внезапно стих, выронив санитара над капотом. Кровь забрызгала все ветровое стекло. Мгновение покойник лежал, раскинув руки и устремив на сидящих в машине взгляд мертвых глаз. Затем, с тошнотворной медлительностью улитки, втягивающейся в раковину, сполз на дорогу, оставив на белой эмали широкий красный мазок.

Опустив голову на руль, Уэлдон делал глубокие вдохи. Питер баюкал Сару в объятиях. Секунду спустя Уэлдон откинулся на спинку сиденья, взял микрофон рации и нажал кнопку передачи.

— Джек, это Хью. Как слышишь?

— Громко и ясно, шеф.

— У нас в Мадакете проблема. — Дернув головой, Уэлдон не без труда сглотнул. — Я хочу, чтоб вы перекрыли дорогу милях в пяти от поселка. Нипочем не ближе. И никого не пускать, ясно вам?

— А чего там стряслось-то, шеф? Элис Кадди звонила и сказала что-то про диковинный ветер, но связь сорвалась, а пробиться к ней я не смог.

— Ага, без ветра не обошлось. — Уэлдон переглянулся с Питером. — Но главная проблема в утечке химикатов. На сейчас все под контролем, но ты никого и близко не подпускай. Мадакет на карантине.

— Помощь не нужна?

— Нужно, чтоб ты выполнял, что велено! Труби в трубу и звони всем, кто живет между заграждением и Мадакетом. Вели им во весь дух мотать в Нантакет. И по радио передай.

— А как насчет тех, кто приедет из Мадакета? Их-то пропускать?

— Отсюдова никто не приедет, — отрезал Уэлдон.

Молчание.

— Шеф, вы в порядке? — раздалось после затяжной паузы.

— Да, черт возьми! — Уэлдон отключил рацию.

— Почему вы им не сказали? — поинтересовался Питер.

— Не хочу, чтоб они удумали, будто я рехнулся, и примчались проверять. Смыслу нет еще и в ихних смертях. — Уэлдон включил задний ход. — Велю всем забраться в погреба и переждать, пока эта чертовщина не уберется. Может, поимеем какие-нибудь дельные мысли. Но сперва отвезу вас домой, чтоб Сара передохнула.

— Я не устала. — Она подняла голову с груди Питера.

— После отдыха тебе полегчает. — Питер пригнул ее голову обратно, не только из нежности, но и стараясь помешать ей увидеть луг — накрытый клубящейся тенью и озаренный бледным сиянием. Свет над ним чем-то отличался от солнечных лучей, освещавших автомобиль; луг вдруг как бы оказался в недосягаемой дали, став кусочком пейзажа параллельной вселенной, где все похоже на наше, но иное. Травы бушевали, стелясь по самой земле, рывком вытягиваясь в струнку и завиваясь жгутом; то и дело к небу возносился столб желтых стеблей и рассыпался во все стороны, будто чудовищный ребенок бегал по лугу, от избытка чувств набирая полные пригоршни травы и швыряя ее высоко в воздух.

— У меня сна ни в одном глазу, — пожаловалась Сара; румянец все еще не вернулся на ее щеки, а одно веко нервно подергивалось. Питер сидел у ее постели.

— Все равно ты ничего не можешь поделать, так не лучше ли поспать?

— А ты чем займешься?

— Подумываю, не пройтись ли по гребням еще разок.

Эта идея огорчила Сару. Он было начал растолковывать, почему должен на это пойти, но тут же оборвал объяснения на полуслове, наклонился и поцеловал ее в лоб.

— Я люблю тебя. — Слова эти вырвались у него как бы сами собой с такой легкостью, что Питер изумился. Уже давным-давно он не произносил их даже мысленно.

— Вовсе незачем говорить это лишь потому, что дело обернулось скверно, — нахмурилась Сара.

— Может, именно сейчас я сказал как раз поэтому, да только тут ни капли лжи.

— Как-то ты в этом не очень уверен, — уныло рассмеялась она.

Питер поразмыслил над ее словами:

— Я любил другую женщину, и эта связь сказывалась на моем восприятии любви. По-видимому, я проникся уверенностью, что она должна всегда приходить одинаково, как термоядерный взрыв. Но теперь я начинаю понимать, что любовь может приходить иначе, помаленьку разгораясь и перерастая в бурную страсть.

— Приятно слышать. — Сара помолчала. — Но ты ведь все еще любишь ее, не так ли?

— Я все еще вспоминаю о ней, но… — Питер покачал головой. — Я пытался выбросить ее из сердца, и, может быть, мне это удалось. Сегодня под утро она мне снилась.

— О-о? — приподняла брови Сара.

— Сон был не из приятных. Она мне рассказывала, как зацементировала в сердце свои чувства ко мне. "От них остался только этот твердый бугорок на груди", — сказала она. А еще рассказала, что порой он начинает двигаться, куда-то рваться, и показала мне его. Я видел, как эта чертова отверделость дергается у нее под блузкой, а когда прикоснулся к бугорку — этого хотела она, — он оказался невероятно твердым, точно всаженный под кожу булыжник. Камень в сердце. Вот и все, что от нас осталось — одна лишь окаменелость. Он так меня разъярил, что я бросил ее на пол. А потом проснулся. Смущенный признанием, Питер поскреб подбородок. — До сей поры я и в мыслях не позволил бы себе дурно обойтись с ней.

Сара смотрела на него совершенно бесстрастно.

— Не знаю, означает ли этот сон что-нибудь, — неуверенно проронил он, но смахивает на то.

Сара хранила молчание. От ее взгляда Питер почувствовал себя виновным за такой сон и начал раскаиваться в том, что рассказал о нем.

— Я не часто вижу ее во сне, — добавил он.

— Это не важно.

— Ну, — Питер встал, — попытайся немного поспать, ладно?

Сара взяла его за руку:

— Питер!

— Да?

— Я люблю тебя. Но ты ведь знал об этом, так ведь?

Он ощутил боль от той поспешности, с какой Сара проговорила это, потому что понимал, что в этой поспешности надо винить только его. Наклонившись, он еще раз поцеловал ее.