Артем Тихомиров - Запруда
– Предупреждение, что дальше идти нельзя, – произнес Царев онемевшими губами. Он каждое мгновенье ждал чего-то ужасного. Но за те пять-семь минут, пока они здесь, ничего не произошло.
Сегодня пятый день. Пора платить по счетам.
В голове у Царева загудело, потом раздался тот же звук, похожий на хлопанье. Он поднял голову. Сосны и больше ничего. Сосны. Запруда, тишина. Ни одной птицы не пело. Ни одного постороннего звука.
– Писали какие-то дети, – добавил Царев. – Которые строили запруду. Мы когда-то играли в похожие игры.
Он посмотрел на жену. Валя подняла темные очки на лоб. Ее лицо было красным и потным, взгляд растерянно-раздраженным. Вот, намекала она, привез нас в какую-то глушь, мы двадцать минут шли по чащобе, я запачкала платье, мои ноги искусали комары, я вся в репьях… Царев ощутил стыд. Ему хотелось убежать и никогда больше не видеть ни жену, ни ребенка. Давление в голове все возрастало. Сейчас череп лопнет.
Царев поглядел на Толю, который стоял у края запруду и смотрел на волнующуюся воду...
Холодные влажные пальцы прикоснулись к запястью Царева. Он вздрогнул. Пространство стремительно изменялось, наполняясь чудовищными непонятными звуками. Шелестом, скрипом, шипением. И то самое урчание, напоминающее кошачье. Оно заполнило собой весь мир, оно пронизывало каждую клетку, каждую молекулу тела Царева.
Он закричал, но его крик не был слышен из-за воя, который издавала русалка. Он заметил ее обнаженное тело рядом с собой, поглядел на ее руку и длинные пальцы. Потом чуть в сторону. Синие губы шевелились. Светлые косы походили на змей-альбиносов.
Царев закрывает глаза. Когда веки разомкнулись, он увидел, что призрак стоит за левым плечом его жены. Валя ничего не замечает и смотрит на часы. Ей надоело здесь. Все страхи мужа оказались бредом. Она победила, и теперь нужно возвращаться.
Царев старается предупредить Валю. «Обернись!» Это не возымело эффекта. Тогда он обращается к призраку.
– Бери меня. Я решил. Пусть никто из них…
Голос русалки вибрирует. Царев видит ее разинутый рот, полный гнили, и бледную кожу лица, отдающую рыбой.
– Твой выбор неверен, – говорит призрак, но это не слова, это дрожащее эхо, которое рождается под сводами сырых подземных пещер. Царева обнимает черными крыльями ледяной ужас. Ощущение, что с него крюками снимают кожу, полосу за полосой. Пахнет кровью.
– Почему мой выбор не верен? – спрашивает он.
– Потому что ты сделал его пять дней назад.
Царев хочет отвернуться от ее лица, заполняющего все поле зрения.
– Я оплакиваю тебя. Я знаю. Но теперь ты свободен от смерти.
Царев на миг слепнет, потом перед его глазами проносится обескураженное лицо сына. Воспоминания возвращаются, неся с собой океан мглы, в котором Царев барахтается без надежды на спасение. Он захлебывается, машет руками и тонет.
* * *Царев вышел из клиники и сел в машину. Закурил, спокойный, словно утес. Кажется, уже ничто не может его взволновать. После того, что он узнал. Слабость, нервное напряжение, депрессия, головные боли, стрельба в висках и проблемы со зрением. Все одно к одному. Полчаса назад врач сообщил ему, отрабатывая свой гонорар, что у Царева неоперабельная опухоль мозга. «Она слишком глубоко сидит, – сказал специалист, – слишком глубоко и… метастазы. Везде. В легких, в печени. Если честно, вам осталось не больше полутора месяцев. Когда закончится ремиссия, то…» Дальше можно было не продолжать. Царев не дурак, понимает. Диагноз-приговор, ставящий жирный крест на всем, буквально на всем.
Сидя в машине на стоянке, роняя пепел на колени, он расплакался.
– Ваши провалы в памяти напрямую связаны с опухолью. Она повредила определенные участки мозга. Органические изменения в скором времени могут вызвать полную амнезию, – произнес врач, за спиной которого на стене висели дипломы и грамоты. – Вам надо быть готовым ко всему. Поговорить с женой. С сыном. Он поймет.
– Поймет?
– Вы сказали, ему одиннадцать. В этом возрасте дети крепче, чем мы считаем.
Царев не понимал, что происходит. Его чувство реальности рухнуло. Врач долго что-то говорил. Предлагал место в хосписе, рассказывал о том, какое там хорошее лечение, как много больных ушло в мир иной без боли, осознавая, что умирают не в одиночестве.
Царев отказался ото всего, что предлагал врач. Он поблагодарил и вышел из залитого солнцем кабинета в коридор. Путь от двери до автостоянки выпал у него из памяти.
Очаговая амнезия. Опухоль пожирает его мозг.
Он устал. Царев понял, что наступил предел. Если бы раньше… если бы раньше… если бы раньше… А что толку? Раньше он получил бы месяцы тяжелой болезни, химиотерапию, дикие боли, ужас от медленного распада.
Валя не стала бы за ним ухаживать. Царев был в этом уверен. Жена будет рада избавиться от этого балласта. Возьмет себе все их накопления и даже сама устроится на работу, как только все останется позади. Для нее начнется новая жизнь.
Царев ненавидел ее за то, что она здорова.
Поглядев на сигарету, докурил ее до конца и повернул ключ зажигания. Выезжая со стоянки, он чувствовал нарастающее давление в черепе, горячую острую боль, ломоту в висках. Периферическое зрение то сужалось, то возвращалось в норму. Скоро закончится ремиссия – и ему крышка.
Через полчаса Царев очнулся на другой стоянке, возле большого магазина. Ему показалось, что он уснул. А как же иначе? Такая усталость, словно он бревна таскал…
О диагнозе Царев узнал в прошлый четверг. Кусок воспоминаний стерся через некоторое время после того, тем же днем. В пятницу, испытывая знакомое давление депрессии, он поехал к Лошкареву на дачу. Вот и объяснение тоске и чувству крайне уязвимости.
Он умирал и даже не помнил этого.
Мысль пройтись по лесу появилась именно на этом фоне. У Царева была потребность побыть в одиночестве, на время отгородиться от всего мира. Поставить заслон на пути текущих в никуда эмоций. Внутри своей головы он построил собственную запруду, тут же наполнившуюся безумием и страхом.
Царев понимал, что призрак до сих пор держит его за руку. Просто так ему не уйти.
– Я высосу твою смерть, но взамен ты должен привести мне кого-то из твоей семьи, – произнесло существо. – Выбирай. Женщину или ребенка… Того, кого ты больше любишь.
Царев чувствует тошноту, ему холодно.
– Я выбрал, – сказал он тогда, впервые, когда призрак предложил ему. – Я выбрал. Я хочу жить…
Да, он сделал выбор, но забыл об этом. Всю неделю он мучился несуществующей дилеммой. Опухоль, исказившая его разум, сыграла с ним злую шутку. Он хотел жить. И тот Царев, который не был болен, никогда бы не дал такого ответа на вопрос. Но тогда говорил другой – потрясенное сознанием собственной беспомощности существо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});