Игорь Николаев - Дети Гамельна

— Где? — коротко спросил Гарольд, не объясняя ничего, но Швальбе понял.

— Там, — столь же лаконично ответил наемник, одной рукой указывая направление, а другой поправляя на плече штуцер. Проклятое ружье весило фунтов тридцать, а то и больше, и ландскнехт уже начал понемногу проклинать свое поспешное намерение.

— Не далеко? — усомнился девенатор.

— В самый раз, — Гунтер оценивающе глянул на вечернее небо. Дневной жар еще не спал, но редкие тучи уже отливали предсумеречной темной синевой. Солнце покраснело, словно налилось кровью. — Ночь будет лунной, целиться удобно. И обзору больше.

— У тебя будет один выстрел. Только один. Если промахнешься… — девенатор помолчал, собираясь с мыслями. — Если промахнешься, то бросай ружье и беги что есть духу. Просто беги, не оборачиваясь. Пока не упадешь от усталости.

Ландскнехт смачно сплюнул и переложил ствол на другое плечо.

— Не учи жизни, дядя, — фамильярно отозвался Гунтер, решив, что совместное участие в опасном деле дает ему определенные привилегии. — Два похода я уже отходил, и за третьим дело не станет [5].

Гарольд недоуменно покрутил головой, пожал плечами и направился в сторону кладбища, приговаривая: "Где двое или трое собраны во имя Мое, — сказал Он, — там и Я среди них".

Швальбе снова сплюнул и двинулся в противоположную сторону, к большому дому, ушедшему в землю почти до нижних краев пустых окон. Оттуда открывался хороший обзор всего погоста. Конечно, лучше было бы целиться с высоты, но лазать по прогнившим крышам Гунтер не рискнул.

Солнце село, сумрачные тени пробежали по земле. Луна выползла из-за облака, облила лес, деревню и кладбище молочно-белым светом, призрачным и зловещим. Весь мир разделился на два цвета — черное и белое, без переходов и полутонов. Ветерок изредка налетал на мертвое селение, дергал за ветки скособоченные деревья, печально гудел в давно забывших дыхание огня дымоходах.

Будучи бывалым солдатом, Гунтер сделал «лежку» не у самого окна, а чуть дальше, в глубине большой пустой комнаты. Дверь подпер старой скамьей, чтобы никто не пробрался сзади. Кровать вытащил на середину, перевернул на бок и примостил сверху ствол. Сам Швальбе уселся по-турецки на сложенный вчетверо плащ.

Кладбище казалось несоразмерно большим, хотя и лишенным склепов и мавзолеев. Просто неровные ряды могильных камней, перемежающихся с нечастыми крестами и совсем уж редкими могильными плитами. Никаких склепов или мавзолеев, слишком дорогих для обычных селян. Ограда давно обвалилась, обратившись в труху. Среди крестов вились длинные корни, кое-где всходили молодые деревца, все заросло густой травой, похожей на толстый плотный ковер. Но в целом лес не спешил поглотить обитель мертвых, будто выдерживая определенную дистанцию.

Швальбе тихонько вздохнул. Он предполагал, что охота на нечисть… или нежить? как там Йожин глаголил о различиях… забыл. В общем, трудное ремесло девенатора окажется опасным. Но не думал, что оно станет таким… занудным. Чайная трава с сахаром действительно бодрила, но на вкус напоминала подслащенное сено, мерзко вяжущее во рту. Швальбе сделал несколько глотков из заботливо припрятанной фляжки, проверил, как тлеет фитиль и не видно ли снаружи огонька.

Удивительно, но возбуждение причудливо мешалось в нем со скукой. Минуты тянулись, словно овцы, которых положено считать перед сном. Часов у наемника, конечно же, не было, и время приходилось отмечать по прогорающему фитилю штуцера. По всему выходило, что уже сильно за полночь. По-прежнему было тихо, даже ветер улегся спать.

Спать…

Швальбе вытащил кинжал и несколько раз уколол себя в ладонь, не до крови, но чувствительно. На время помогло. От нечего делать ландскнехт начал размышлять о том, что кладбище — это, в общем, хорошо. От покойников вреда никакого, даже польза, если могилка богатая. Не перевелись еще родственники, что кладут вместе с усопшим разное золотишко, а то и что поценнее попадается…

Гунтер представил себе кладбище, под которым раскинулась сложная сеть подземных ходов, как у муравьев или крота, поежился, оглянулся на дверь, проверяя, по-прежнему ли ее подпирает скамья. Вновь обернулся к окну — и замер.

Не было ни скрежета могильной плиты, ни зловещих звуков, ни богопротивной волшбы. Словом, ничего, что должно бы предвещать появление нечисти. Нахцерер появился беззвучно, словно из ниоткуда. Просто ночная тьма, разбавленная лунным светом, сгустилась на одном из камней, свилась в лоскут абсолютной черноты, в котором проступили очертания удивительной, причудливо изломанной фигуры.

Кровосос сидел прямо под луной, низко присев, согнувшись в три погибели и одновременно запрокинув голову к ночному светилу, словно жадно пил лунный свет. Из укрытия стрелка порождение сумрака было видно очень хорошо, и Гунтер порадовался, что ограничился только двумя глотками, иначе сейчас штаны бы уже промокли.

Он ожидал увидеть мертвеца или на худой конец костяк, как в «Mortis Saltatio» [6]. Но нахцерер не походил ни на что, виденное солдатом прежде. Туловище, руки и ноги были невероятно длинным, а шея наоборот, очень короткая, лобастая голова перекатывалась на покатых худосочных плечах. Верхняя половина морды — или все же лица? — скрывалась в тени, нижняя же принадлежала скорее собаке, выдаваясь далеко вперед мощными челюстями.

Швальбе хотел было воззвать к Господу, но губы онемели. Проговаривая про себя бессвязные мольбы, ландскнехт приник к ложу, ловя очертания гротескной фигуры в прицел. Стеклянные кристаллики в мушке и целике отражали свет луны, четко выделяясь на фоне темной фигуры. Прикусив губу, Гунтер задержал дыхание и мягко потянул за рычаг. Тлеющий шнур качнулся вниз, к пороховому заряду, и в это мгновение, упырь повернулся прямо в сторону ландскнехта.

Гунтер увидел глаза твари, огромные и круглые, как две стеклянные линзы, поглощающие любой свет. Порох на полке вспыхнул и одновременно с этим нахцерер одним плавным слитным движением ушел с линии огня. Как будто капля ртути перетекла с одного камня на другой. Грохот выстрела ослепил и оглушил стрелка, но Швальбе заметил, как разлетелся на куски крест, у которого мгновение назад сидел упырь. Ландскнехт задушил рвущийся из глотки вопль ярости — прицел был взят верно и не уклонись тварь, пуля попала бы точно в центр туловища. Шепча проклятия, Гунтер перехватил горячий, воняющий гарью ствол и сорвал с перевязи мешочек с порохом.

Нахцерер качнулся, как детская игрушка, влево-вправо, крутя головой на все стороны света, перепрыгнул на следующий камень, словно настоящая обезьяна с руками ниже колен. Он все делал молча, лишь щерил широкую пасть обрамленную вислыми серыми губами.