Б. Олшеври - Семья вампиров

Дня через три погибла дочь зажиточного крестьянина — веселая восьмилетняя девочка, общая любимица семьи! Она всегда находилась вблизи от матери, а с наступлением неведомой опасности мать, что называется, не спускала с нее глаз. В роковой день мать работала на огороде, а рядом, в кустах смородины, резвился ребенок, перекликаясь с нею. Не слыша некоторое время смеха ребенка, женщина его окликнула и, не получив ответа, бросилась в кусты. Там все было тихо. Побежав в сад, который примыкал к огороду, несчастная мать наткнулась на свою девочку.

Ребенок был еще жив — мать поймала ее последний вздох. Ручки ее были еще теплыми, и глазки два раза широко открылись и затем сомкнулись навеки. На шее ребенка зияло две ранки, и кровь обильно залила платье.

На этот раз вмешались уже власти. Труп вскрывали, но ничего не нашли, кроме ранок на шее. Однако врачи полагали, что эти ранки могли появиться от укола о сук или шип, когда ребенок падал. Опросы и допросы не повели ни к чему, разве только затемнили дело.

Появились свидетели, которые говорили, что видели большую черную кошку, которая шмыгнула в рожь, когда поднимали с поля дочь старосты. Находились и такие, что уверяли, что это была не кошка, а большая зеленая ящерица.

Но общим мнением было то, что во ржи кто-то скрылся. При последнем же случае даже этого не могли сказать. Домик был крайний с конца деревни, и сбежавшиеся люди не видели ни одного живого существа. Только старуха-нищенка, сидевшая у ворот деревенской околицы, видела какого-то незнакомого, пожилого, хорошо одетого господина, который прошел из деревни по направлению к замку.

Загадка осталась неразгаданной. Тревога все росла; девочек-подростков оберегали; но, несмотря на это, ужас охватывал даже самых спокойных и уравновешенных, так как в то же время не знали, откуда может прийти беда. А все это еще усугублялось тем, что время в деревне было рабочее, тяжелое.

Понемногу тревога перешла и в замок. Среди дворни были люди, имевшие в деревне и родню, и знакомства. По приказу отца от матери скрывали появление эпидемии. Иногда, когда ветер был со стороны деревни, к нам ясно доносились удары погребального колокола. Мать вздрагивала и бледнела.

Всем, даже нам, детям, становилось жутко. Все крестились. Разговоры на минуту смолкали. Но тотчас же отец, доктор и другие домашние старались отвлечь внимание матери от печальных звуков. Многие заметили, что при первом же ударе колокола старый американец как-то съеживался и не шел, а прямо бежал в свою сторожку.

Прошла неделя, и разразилась новая беда.

У одной вдовы крестьянки была дочь восемнадцати лет. Красавица, хохотунья, кумир всех деревенских женихов. Домик их был окружен садом, одна сторона которого выходила на большую дорогу. Мать послала девушку и молодую работницу собирать в саду крыжовник, чем обе и занимались, когда со стороны дороги подошел пожилой, высокий господин и попросил у них глоток воды. Просьбу свою он сопровождал серебряной монетой в руку служанки.

Ничего не подозревая, та бросилась в ледник за квасом. Возвратившись через несколько минут, она нашла свою госпожу лежавшей без чувств на садовой дорожке. Незнакомца нигде не было.

Служанка подняла страшный крик. Сбежались соседи, мать, работники, а когда приподняли новую жертву, то на песке дорожки осталось темное кровавое пятно.

С большими усилиями девушку привели в чувство, но она была так слаба, что доктор запретил всякие расспросы.

О появлении незнакомца и его исчезновении сообщила, заикаясь и путая, испуганная служанка. Главное, на чем она крепко стояла, это, что при ее возвращении с ледника на дороге никого не было, а дорога на Будапешт в обе стороны прямая и открытая.

— Когда я подходила, мне было видно всю дорогу, и я подумала, что «он» вошел в сад, — твердила она.

Обыскали дом и сад. И не нашли никого и ничего. Все-таки рассказу служанки пришлось поверить: на заборе на солнышке нежился большой черный кот, и, пройди здесь чужой человек, кот, конечно, неминуемо бы убежал.

Известие о новом несчастье дошло до замка и стало известно моей матери. Она заволновалась и послала нашего старика доктора на помощь молодому деревенскому врачу. Целую ночь провели доктора у постели больной, и к утру она начала говорить. Но рассказ ее был так фантастичен, что его приписали бреду.

Она бормотала, что черный господин прыгнул на забор, а потом в сад, запрокинул ей голову руками и впился в шею, но это уже был не господин, а большая черная кошка… все это она говорила бессвязно и со стонами, все время боязливо озираясь по сторонам.

Молодой врач эти фантастические рассказы объяснил нервностью, галлюцинациями, а слабость — малокровием.

Наш старый эскулап молчал у постели больной.

— Не могу же я допустить у молодой деревенской красотки дворянские нервы и малокровие! — признался он отцу.

Больше всего его занимали ранки на шее.

— Несомненно, это укус! — бормотал он. — Но чей?

Опять прошло несколько дней. Девушка оправилась, но была слаба и бледна. На расспросы матери о состоянии больной доктор отвечал:

— Должен признаться, правда, что у нее малокровие и в сильной степени. Ей нужно хорошее питание, молоко, вино, — добавлял он.

Мать распорядилась все это послать в дом вдовы.

Наконец беда разразилась и над нашим замком. Умерла одна из служанок, веселая хохотунья Марианна, та самая, которую Петро пугал американцем.

Накануне она, по обыкновению, работала за троих и шутила, хохотала при каждом удобном случае. Утром, не видя ее на работе, пошли в ее комнату. Комната, где она жила, была под самой крышей, и туда вела маленькая крутая лесенка. Дверь оказалась незапертой.

На кровати лежала Марианна, поза и лицо ее были совершенно спокойны, никакого беспорядка в комнате также не было, и только ветер, врываясь в открытое окно, путал волосы покойницы. В первую минуту думали, что она спит, но потом убедились, что она несомненно была мертва, и даже начала уже остывать. На шее зловеще алело пятно ранки с белыми, как бы обсосанными краями.

Весть об этой смерти поразила всех, как громом. Жуткое, незнакомое чудовище вошло в наш дом!.. На женщин напала паника, мужчины угрюмо молчали. Покойницу обрядили и положили в притворе капеллы. В этот притвор-прихожую был ход не только из зала замка, но и со двора. Старее слуги замка взялись по очереди читать положенные молитвы. Ночь от 12 часов до утра досталась конюху. И он уверял, что покойница не иначе как самоубийца, так как ее душа всю ночь билась за окном, скреблась, выла и мяукала. Одни верили, другие смеялись, потому что в кармане рассказчика нашли пустой штоф из-под водки.