Стивен Кинг - Ученик дьявола

Но страх вцепился в него, как клещ, и сердце продолжало биться учащенно. Возвращался кошмар. Он знал, что рано или поздно кошмар вернется, если пацан будет продолжать приходить. Проклятый пацан. Он подумал, что защитное письмо у товарища — скорее всего блеф, и при том не самый удачный, наверное, он взял эту идею из какого-нибудь теледетектива. Кто из друзей, даже самых надежных, не вскрыл бы такого рода письма? Так что никакого друга нет. Или он думает, что нет. Если бы знать точно…

Его руки сомкнулись в подагрический болезненный замок, а потом медленно разжались.

Он взял со стола пачку сигарет и зажег одну, машинально чиркнув спичкой о спинку кровати. Стрелки на часах показывали 2.41. Больше этой ночью не заснет. Он затянулся и закашлялся. Не заснет, если не спустится вниз и не выпьет рюмочку или две. А то и три. Да, последние месяца полтора он стал слишком много пить. Уже не так молод, чтобы опрокидывать одну за другой, как бывало, когда он, офицер, был в Берлине в отпуске в тридцать девятом, когда в воздухе витал дух победы, и везде был слышен голос фюрера, и отовсюду смотрели его сверкающие, повелевающие глаза.

Пацан… проклятый пацан!

— Давай начистоту, — сказал он громко, и вздрогнул от звука собственного голоса в тишине комнаты.

В его привычки не входило разговаривать с самим собой, хотя такое случалось и раньше, помнит, частенько случалось в последние недели пребывания в Патине, когда все вокруг летело кувырком, и все слышнее с каждым днем и часом становилась канонада русских орудий с востока.

Тогда говорить с самим собой было нормально. Он переживал стресс, а люди под воздействием стресса часто делают странные вещи: трогают свои яйца сквозь карман брюк, скрежещут зубами… Вольф сильно скрежетал зубами. При этом скалился. Хоффман щелкал пальцами и похлопывал себя по бедрам, выстукивая быстрые, сложные ритмы, совершенно об этом не подозревая. Да и сам он, Курт Дуссандер, иногда говорил сам с собой. Но сейчас…

— У тебя опять стресс, — сказал он вслух.

И понял, что говорит по-немецки. Он не говорил по-немецки много лет, и сейчас язык казался теплым и удобным. Он успокаивал и расслаблял. Был приятным и темным.

— Да, у тебя стресс. Из-за пацана. Но давай говорить начистоту. Сейчас слишком раннее утро, чтобы лгать. Ты ведь не очень сожалеешь о том, что говоришь. Сначала боялся, что пацан не сможет или не станет хранить тайну, что скажет другу, а тот другому, а тот еще двум. Но если он не проболтался до сих пор, то не расколется и дальше. Если меня заберут, он потеряет свою… свою говорящую книгу. А я для него — именно книга. Думаю, так.

Он замолчал. Но мысленно продолжал рассуждать. Он был одинок — никто не знает, как одинок. Одно время даже почти всерьез подумывал о самоубийстве. Отшельник из него получился плохой. Из живых голосов слышал только радио, а лица видел только с той стороны пыльного стеклянного экрана. Он был старик, и хотя и боялся смерти, больше всего боялся быть одиноким стариком.

Иногда его подводил мочевой пузырь. На полпути к туалету вдруг обнаруживалось темное расплывающееся пятно на брюках. В сырую погоду суставы сначала ныли, а потом их начинало страшно ломить, и бывало так, что за день мог сжевать целую упаковку лекарств от подагры… И все равно аспирин только слегка ослаблял боль, и даже просто снять книжку с полки или включить телевизор становилось невыносимей пыткой. Ухудшилось зрение, он частенько опрокидывал вещи, сбивал ноги, набивал шишки на голове. Жил в постоянном страхе, что сломает кости и не сможет доползти до телефона, а если и доползет, то доктор обнаружит его реальное прошлое, когда заподозрит недостоверность медицинской карты мистера Денкера.

Мальчик внес некоторое облегчение в его жизнь. Когда приходил, Дуссандер мог вспоминать прошлое. Помнил те дни поразительно ясно, выдавал кажущийся бесконечным список имен и событий, даже мог сказать, какая погода была в тот или иной день. Помнил рядового Хенрайда, отвечавшего за пулемет в северо-восточной башне, и то, что у него была шишка между глаз. Поэтому его называли Трехглазым или Циклопом. Помнил Кесселя, у которого была фотография подружки, лежащей обнаженной на диване, закинув руки за голову. Кессель приказывал своим людям глядеть на нее. Он помнил имена врачей и их эксперименты: болевые пороги, энцефалограммы умирающих мужчин и женщин, физиологическое замедление, влияние различных типов радиации и десятки других. Сотни других.

Он полагал, что рассказывает мальчишке так, как рассказывают все старики, но потом понял, что счастливее большинства стариков, которые встречали нетерпимость, отсутствие интереса или открытую грубость со стороны публики. Его слушатель бесконечно заинтересован.

Неужели несколько кошмарных снов такая большая цена?

Затушив сигарету, он полежал, глядя в потолок, а потом спустил ноги на пол. Они с мальчиком были противны друг другу, думал он, питая друг друга и… питаясь друг другом. Если его желудок плохо переваривал мрачную, но богатую трапезу, которую они делили по вечерам в кухне, то каково было мальчику? Хорошо ли он спал? Наверное, нет. Последнее время Дуссандеру казалось, что мальчик, побледнел и похудел с тех пор, как впервые вошел в его жизнь.

Дуссандер подошел к шкафу и открыл дверцу. Потом, сдвинув вешалки вправо, протянул руку в темноту и извлек игрушечную форму. Она свисала с руки, как кожа стервятника. Он прикоснулся к ней другой рукой. Коснулся… и погладил ее.

Спустя некоторое время стал медленно надевать форму, не глядя в зеркало, пока не застегнул все пуговицы, не затянул ремень (и не застегнул на молнию ширинку).

Только тогда посмотрел на себя в зеркало и кивнул.

Затем вернулся в кровать, улегся и выкурил еще сигарету. Когда докурил, почувствовал, что хочет спать. Погасил лампу, не веря, что это так легко. Через пять минут уже спал, и на этот раз без сновидений.

8

Февраль 1975 г.

После обеда Дик Бауден достал коньяк, который Дуссандеру ужасно не понравился. Но, конечно, он широко улыбнулся и экстравагантно похвалил его. Мальчику мать подала жидкий шоколад. Мальчик вел себя необычайно тихо во время всего обеда. Напряжен? Да. По какой-то причине он казался очень напряженным.

Дуссандер очаровал Дика и Монику Бауден сразу же, как только они с Тоддом вошли в дом. Мальчик сказал родителям, что зрение у мистера Денкера намного хуже, чем оно было на самом деле (из-за чего бедняге Денкеру и понадобилась собака-поводырь, сухо подумал Дуссандер), потому что этим объяснялась необходимость в чтении вслух, чем предположительно он и занимался. Дуссандер тщательно следил за этим, и как ему казалось, проколов не было.