Стивен Кинг - Способный ученик

     - Сами заварили, теперь расхлёбывайте! - с порога выкрикнул Тодд.

     - Что я заварил? - осторожно спросил старик, внезапно догадываясь,  в чем дело. Однако он не подал виду, даже когда Тодд с  размаху  обрушил  на стол учебники. Какая-то книжка, скользнув по клеенке, шлепнулась на пол.

     - Да, вы! - пронзительно крикнул Тодд. - А то кто же? Вы заварили эту кашу! Вы! - Щеки у него пошли пятнами. - И расхлёбывать это придется  вам, или я вам устрою! Вы у меня тогда попляшете!

     - Я готов тебе помочь,  -  спокойно  промолвил  Дюссандер.  Он  вдруг заметил, что скрестил руки на груди, в точности  как  когда-то,  его  лицо выражало озабоченность и  дружеское  участие.  Ничего  больше.  -  А  что, собственно, случилось?

     - Вот что! - Тодд швырнул в него распечатанный конверт - не такой  уж легковесный прямоугольник плотной бумаги кольнул его в  грудь  и  упал  на колени. Первым побуждением Дюссандера было  встать  и  залепить  мальчишке пощечину, он даже сам поразился силе вспыхнувшего в нем гнева. В лице  он, однако, не изменился... То был, наверно, школьный аттестат,  не  делавший, надо думать, школе большой чести. Нет, это был не аттестат,  а  не  вполне обычный табель с оценками, озаглавленный "Прогресс  в  учебной  четверти". Дюссандер хмыкнул.  Из  развернутого  листка  выпала  бумажка  с  печатным текстом. Дюссандер временно отложил ее и пробежал глазами оценки.

     - По-моему, ты увяз по самую макушку, - произнес он не  без  скрытого злорадства. Лишь две оценки в табеле - по английскому языку и  по  истории США - были удовлетворительные. Все остальные - двойки.

     - Это не я, - сквозь  зубы  процедил  Тодд.  -  Это  вы!  Вы  и  ваши россказни! Они мне уже снятся. И учебник  открываю,  а  в  голове  -  они, только оглянулся - пора спать. Так кто виноват? Я,  что  ли?  Я,  да?  Вы, может, оглохли?

     - Я прекрасно тебя слышу, - ответил Дюссандер и  начал  читать  бумажку, выпавшую из табеля.

     "Уважаемые мистер и миссис Боуден!

     Настоящим  уведомляю  вас,  что  вы  приглашаетесь   для   обсуждения успеваемости вашего сына во  второй  и  третьей  четверти.  Поскольку  еще недавно Тодд учился хорошо, его нынешние отметки  наводят  на  мысль,  что существует причина, отрицательно влияющая на его успеваемость. Откровенный разговор мог бы устранить эту причину.

     Следует сказать, что, хотя Тодд закончил полугодие удовлетворительно, его отметки за год по ряду предметов  могут  оказаться  ниже  существующих требований. В этом случае придется  подумать  о  летней  школе,  чтобы  не потерять год и тем самым не осложнить еще больше создавшуюся ситуацию.

     Следует  также  заметить,  что  Тодд  находится  в  числе   учеников, рекомендованных для получения среднего образования,  однако  его  нынешняя успеваемость никак не отвечает требованиям колледжа. Она также не отвечает показателям, определяемым ежегодным тестированием.

     Готов  предварительно  согласовать  удобный  день  и  час  для  нашей встречи. Ситуация такова, что чем раньше  это  произойдёт,  тем  лучше.  С уважением

                                                            Эдвард Фрэнч".

     До чего профессионально эти американцы умеют пудрить  мозги,  подумал Дюссандер. Такое трогательное послание вместо одной фразы: ваш  сын  может вылететь из школы. Он вложил бумажку вместе с табелем в  конверт  и  снова скрестил руки на груди. Никогда еще предчувствие катастрофы не говорило  в нем так остро, и, несмотря на это, он отказывался признать, что это конец. Год назад, когда Тодд ворвался в его жизнь, он мог бы, наверное,  признать это, год назад он был готов к катастрофе. Сейчас он не был к ней готов,  и тем не менее проклятый мальчишка, судя по всему, устроит ему катастрофу.

     - Кто этот Эдвард Фрэнч? Ваш директор?

     - Кто, Калоша Эд? Какой он директор - классный наставник.

     Своим прозвищем Эдвард Фрэнч был обязан привычке надевать  в  слякоть калоши. Еще он взял себе за правило появляться  в  школе  исключительно  в кедах, а их в его  распоряжении  было  пять  пар,  от  небесно-голубых  до ядовито-желтых.  Подобный  демократизм,  по  его  разумению,  должен   был расположить в его пользу  добрую  сотню  учеников  двенадцати-четырнадцати лет, которых он в поте лица своего наставлял на путь истинный.

     - Школьный наставник? Это чем же он занимается?

     - А то вы не поняли. - Тодд готов был сорваться в  любую  секунду.  - Писульку-то  его  прочли!  -  Кружа  по  кухне,  он  метал  в   Дюссандера уничтожающие взгляды. - Так  вот,  я  не  допущу  этой  лажи.  Не  допущу, слышите! Ни в какую летнюю школу я не пойду.  Летом  родители  улетают  на Гавайи, и они берут меня с собой. - Он вдруг показал пальцем  на  конверт, лежавший на столе. - Знаете, что будет, если отец увидит его?

     Дюссандер покачал головой.

     - Он из меня все вытрясет. Все! Он поймет, что это все -  вы!  Больше не на кого подумать. Он меня так обработает, что я  все  выложу  за  милую душу. И тогда... тогда...  я  в  дерьме.  -  Он  уставился  на  Дюссандера ненавидящим взором. - Они начнут следить за мной. Или, еще хуже, потащат к врачу. А что, запросто! Но я не собираюсь сидеть в  дерьме!  И  фиг  я  им пойду в эту долбаную летнюю школу!

     - Если не в колонию, - сказал Дюссандер. Он сказал это вполголоса.

     Тодд остановился как вкопанный. Лицо окаменело. И без  того  бледный, он стал просто белый. Казалось, он потерял дар речи.

     - Что?.. Что вы сказали?

     - Мой мальчик, - Дюссандер, похоже, сумел  вооружиться  терпением,  - вот уже пять минут ты здесь рвёшь и мечешь, а из-за чего? Из-за того,  что ты  попал  в  беду.  Тебя  могут  вывести  на  чистую  воду.  Тебе  грозят неприятности. - Видя, с  каким  вниманием  -  наконец-то  -  его  слушают, Дюссандер, собираясь с мыслями, сделал несколько  глотков.  -  Это  крайне опасный подход, мой мальчик. И для тебя, и для меня. Ты  бы  подумал,  чем это  грозит  мне.  Сколько  переживаний  из-за  какого-то  табеля.   Целая трагедия. Вот что такое твой табель. - Одним движением желтоватого  пальца он сбросил конверт на пол. - А для меня это вопрос жизни.

     Тодд молчал. Уставился на Дюссандера своими побелевшими полубезумными зрачками и молчал.

     - Израильтян не смутит тот факт, что мне семьдесят шесть лет. У  них, как ты знаешь, смертная казнь пока не вышла из моды, особенно охотно о ней вспоминают, когда речь заходит о бывшем нацисте в концлагере.