Марьяна Романова - Болото

– Буду говорить, что надо делать, чтобы Силу почувствовать, – нагло глядя ей в глаза, объявила подруга.

Тихая Женечка слушала молча, но с интересом – она была романтичной, не от мира сего. Любила страшные сказки и каждый раз звала подруг гадать в Сочельник – когда-то, до войны еще, бабка ее научила, что надо делать, чтобы имя будущего мужа узнать. Подруги относились к затее как к забавной игре, одна Женечка всерьез все принимала. Напряженно вытянув шею, высматривала: сколько зернышек склевал черный петух, через сколько лет ей суждено стать женою, сколько деток она принесет? Какую форму принял воск, застывший к ковшике с колодезной водой? Марфа-то была попроще, поближе к земле.

– А сама-то ты откуда знаешь про… Как ты это сказала? Силу?

– А я в лес хожу, – буднично ответила Аксинья, кивнув в сторону того самого леса, о котором родители с малолетства им говорили – даже близко не подходить.

– Аксинья… Как же можно? – ужаснулась Женечка. – Там ведь болото, ты погибнуть могла!

– Но я ведь живая, сама погляди, – подбоченилась подруга. Ей нравилось удивлять. – Есть там тропка одна… Коли надо будет, покажу вам потом. А Силу положено на перекрестке лесном кликать. Вот там я и была.

– И ты хочешь, чтобы мы пошли с тобой? В болото? – По лицу Марфы было ясно, что никуда она не пойдет, здравый смысл был в ней намного сильнее романтических настроений.

– Вот еще! – фыркнула Аксинья. – Я туда не сразу попала. Лес не каждую примет, и перекресток не каждой откроет свой секрет. Я до того… пробовала кое-что. Так, по мелочи. Вот и вам рассказать хочу. Вы же мои подруги. Всех других в нашей деревне я просто ненавижу.

– Что же нам делать надо? – У Женечки глаза загорелись. – Давай прямо сейчас, а?

– Нет уж. Приходите ночью к лесу… Да не бойтесь, там болото не сразу начинается, что ж вы как дети малые. Туда не ходит никто. Важно, чтобы нас никто не видел. Там есть опушка одна, на ней и будем встречаться.

Марфе ничего не стоило уйти из дома в ночь – горе вдовства и бедности разъело ее мать изнутри, сделало равнодушной. Жива дочь – и ладно. А куда ходит, с кем дружбу водит, почему вдруг скрипнула ее дверь позже полуночи – какая разница.

Еще два года назад, когда голос ее не потерял сока жизни, она бы, может быть, и крикнула бы в удаляющуюся спину, которую на глазах растворял серый туман: «Вернись сейчас же! Или не возвращайся вообще! В подоле принесешь – из дома выгоню!» А сейчас… Мужчин в округе почти не осталось, доля дочери будет еще горше ее собственной, не познать ей ни волнения встречи, ни торжества вечного прощания. А если встретит кого – пусть так, торопливо, за занавеской тумана, так и хорошо. Лучше чем ничего. И если ребеночек появится – это тоже лучше, чем ничего. Возможно, так ее мать думала, сидя бессонной тенью у окна и бездумно глядя на то, как ночь обгладывает знакомый двор, превращает его в набор смутных очертаний.

Холодная была ночь, как будто бы уже осень. Марфа шла огородами, торопилась. Не хотелось, чтобы соседи ее приметили. Хотя за последние два года обстановка в деревне изменилась. Близость смерти, очередные похоронные письма, которые привозила почтальонша на бренькающем велосипеде, голод, безнадега – все это превратило любопытство к чужой жизни в ненужную роскошь. Самые яростные сплетники были заняты оплакиванием родных. Или страхом за тех, о чьей судьбе пока ничего известно не было. Или ожиданием тех, кто может быть, однажды дойдет до дома – дни идут, надежда становится бесплотной, но чудеса же случаются.

Аксинья уже ждала. Желтоватые глаза, замызганное светлое платье, почему-то босые ноги, перепачканные в земле, волосы кое-как приглажены рукой. Марфа взглянула и вдруг подумала: а вдруг она сошла с ума. Если кто-то сходит с ума на твоих глазах, это незаметно. Человек как будто бы подает тебе руку и потихонечку, с нежностью проводника, утягивает тебя в темный лес своего безумия.

Марфе такое видеть приходилось. Она еще девочкой была, десятый год шел ей, когда ныне покойная материна сестра однажды потрепала ее по макушке, дала какую-то карамельку и сказала: «Хочешь, мертвеца покажу? Пойдем, девочка!» Марфа очень испугалась. За год до того в деревенском пруду утоп их сосед, одинокий, пьющий и тихий, его два дня никто не искал. Потом спохватились и почти сразу же обнаружили – болтался на воде, среди кувшинок, вниз лицом.

Пруд заброшенный, заросший, почти никто к нему и не ходил, вот сразу и не заметили. Марфа была там, на берегу, когда доставали его. Перевернули, она взглянула в лицо – как будто бы кукла из старого ватника пошитая. Раздувшиеся бело-синеватые щеки, веки почерневшие, какие-то бугры на лбу, одну губу караси объели. Ей не хотелось видеть мертвецов, и она попятилась, а тетка вдруг расхохоталась – мелодично и беспечно. «Глупая, я же не тело имею в виду. Идем, не пожалеешь!»

И Марфа пошла за ней. Тетка как будто бы торопилась, шла через поле, приподняв юбки, а Марфа едва поспевала, и высокая трава хлестала ее по лицу. Наконец пришли к речке – это был один из змеящихся к Волге ручейков с прохладной прозрачной водой и россыпью «чертовых пальцев» в прибрежном песке. Тетка привела ее на «пляж» – крошечный пятачок влажного речного песка. И никого там не было, но она почему-то торжествующе воскликнула:

– Вот!

– Что – вот? – удивилась девочка.

– Ты не видишь? Не чувствуешь его? – Тетка приблизилась к ней вплотную, из ее рта густо пахло чесноком. – Мертвец на песке сидит и на нас смотрит.

– Прекратите это, – заныла Марфа. – Страшно мне. Домой я хочу.

– Бояться живых надо! – строго сказала та. – Ну же… Прикоснись к нему, почувствуй…

Марфа пыталась вывернуть руку из цепких теткиных пальцев, но та держала так крепко, что потом на коже остались синяки. Она провела рукой девочки по воздуху, и Марфе показалось, что она чувствует нездешний холод, что кто-то невидимый смотрит на нее, и от того холодно, как будто бы упала в сугроб.

– Отпустите меня!

– Ну же, поговори с ним, – шипела тетка ей в лицо, – грустно ему… Если прекратишь голосить, ты его услышишь…

Еще неделю назад эта же самая тетка угощала ее чаем с баранками и вареньем из лесной земляники, и это был обычный тихий летний вечер, и Марфа рассказывала о том, как она вырастет и найдет клад, а тетка смеялась, умиляясь. И вот теперь – эти пустые провалившиеся глаза, безумный шепот.

– Поговори с ним, и он к тебе ночью придет… Ко мне такой ночью ходит, – она кокетливо хихикнула, прикрыв ладошкой рот. – Мертвенькие все верные… Он уже однажды умер и никогда больше тебя не оставит… Даже если сама захочешь, уже не даст тебе уйти…

Еще через неделю тетка та куда-то из деревни пропала. Марфа у матери спрашивала – та только что-то невнятное говорила – мол, в больницу ее увезли, вернется скоро. Но больше им так и не суждено было встретиться.