Мальчики в долине - Филип Фракасси
Конечно, я ничего не сказал, только похвалил его силу и выносливость. Они уже отняли у него детство, я не мог позволить им отнять и его гордость.
– Уверен, с ним все хорошо, – говорю я в надежде, что моих сомнений никто не заметит. В надежде, что так оно и есть.
– В чем дело? – Дэвид уже полностью проснулся, ноги на полу, глаза насторожены.
Я качаю головой и даю им знак замолчать, чтобы мне было лучше слышно. Голоса теперь доносятся из вестибюля; слова становятся громче, звук нарастает, затем затихает до неясного бормотания.
Дэвид приближается ко мне, прикладывая ухо ко второй створке.
– Похоже, они идут в часовню или в комнаты священников.
Тяжелые торопливые шаги затихают. Через мгновение не слышно ничего, кроме тишины.
Еще несколько мальчиков вылезают из своих кроватей и перешептываются, взволнованные тем, что происходит что-то необычное. Байрон опускается на колени рядом, он выглядит взволнованным, наслаждаясь происходящим. Другие ребята тоже придвинулись поближе, сидят, скрестив ноги или опасливо приподнимаясь на коленях, словно хотят услышать от меня очередную историю. Некоторые встали и бродят по комнате, как лунатики, озадаченные тем, как выглядит их мир ночью. Кто-то выглядывает в окно, с благоговением рассматривая падающий снег. Удивительно, но больше половины мальчиков по-прежнему спят и видят сны, не подозревая о ночных треволнениях.
– Я не… – начинает Дэвид и умолкает.
Он морщит лоб, в глазах у него появляется страх.
– Что? – спрашиваю я.
И тут я тоже слышу.
Еще один мальчик позади меня, должно быть, тоже это слышит. Он стонет в отчаянии, как будто вот-вот расплачется. Мне кажется, и я сейчас зареву.
Но я встречаюсь глазами с Дэвидом. Мы оба вслушиваемся в этот новый звук, который разносится по приюту, наполняя воздух, словно дым.
Кто-то смеется.
Но это не веселый смех. Очень необычный смех, настроение он точно не поднимет. От него кровь стынет в жилах. Истерический смех, нутряной, лающий. Так смеется сумасшедший, теряющий остатки рассудка.
Дэвид тянет за железную ручку, приоткрывая дверь на несколько дюймов.
– Что ты делаешь? – шепчу я.
– Не могу разобрать… – произносит он и прислушивается.
Мы оба слушаем. Сквозь приоткрытую дверь звук кажется гораздо громче, и я наконец понимаю, что он пытается расслышать.
– Этот смех… – говорит он, и я уже знаю, о чем он хочет спросить, потому что сам задаюсь тем же вопросом. Он сосредоточено закрывает глаза. – Он точно человеческий?
Он распахивает глаза, полные страха.
Я качаю головой. Интересно, я выгляжу таким же испуганным? По затылку словно пробегают ледяные пальцы, волосы становятся дыбом.
– Не знаю, – отвечаю я.
9
Эндрю входит в спальню Пула – самую большую из всех комнат священников – и чуть не отшатывается от ужаса.
Я очутился в аду.
Он не может отделаться от этой непрошенной мысли. Зажжены несколько ламп, включая два настенных бра, и комнату заливает оранжевое сияние танцующего огня, как будто это заполненное людьми пространство отделено от мира и погружено в горящее озеро. Пол Бейкер лежит плашмя на узкой кровати Пула. Помощники шерифа сняли веревки с его рук и ног и снова привязывают их – к его запястьям и лодыжкам, туго стягивая конечности и фиксируя мужчину к заостренным стойкам кровати.
Связанный человек не сопротивляется, а просто продолжает смеяться – тяжелым, глубоким горловым смехом, гортанным и звучным, который доносится из-под грязного мешка, закрывающего его лицо. Эндрю интересно, хочет ли он этим показать всем, что не боится; или, возможно, заявляет, что он главный в этой драме, он единственный автор этой жуткой пьесы, разыгрываемой на глазах Эндрю.
Как только узлы затянуты, потрясенный Пул, не теряющий однако решительности, замечает Эндрю и указывает на дверь.
– Идите в часовню. Принесите «Римский обряд» и святой воды. Наберете в мой флакон, если сможете найти, в противном случае возьмите чашу и наполните ее до краев.
– Отец Пул…
– Идите! Этот человек болен, и дело не только в телесных ранах, – говорит Пул и поворачивается к шерифу. – Снимите мешок.
– Отец, он уже укусил одного из нас. Не думаю, что это хорошая идея.
Пул ждет с каменным лицом.
– Мешок.
Эндрю останавливается в дверях, любопытство берет верх. Я должен увидеть его лицо, думает он, наблюдая, как шериф Бейкер берется за край грязного мешка.
Бейкер застывает в нерешительности. Ему страшно.
Смех замолкает.
В комнате воцаряется тишина.
– Давайте, – говорит Пул.
Одним быстрым рывком Бейкер срывает мешок с головы брата и отбрасывает его в сторону.
Мешок, на который никто не обращает внимания, падает в угол и застывает в тени под деревянным стулом.
Глаза всех присутствующих, включая Эндрю, прикованы к лицу Пола Бейкера.
Эндрю невольно вскрикивает.
Кошмарное зрелище.
Это не человек. Внезапное понимание того, что он видит, ошеломило его. Никогда прежде он не был так уверен в чем-то, как сейчас. Это демон.
Бледная кожа Пола Бейкера покрыта глубокими морщинами, как у сушеного фрукта, и окрашена в неестественно темный, пепельно-серый цвет. Глаза желтушные, дикие и свирепые, словно у шакала. Уродливый плешивый череп покрывают, словно пятна, клочья светлых волос, жестких и ломких. Зубы гнилые и черные – и Пол Бейкер полностью обнажает их, растягивая бледные, похожие на червей губы в злобной гримасе. Дьявольская ухмылка. Зрачки желтых мутных глаз – черные и бесформенные, как капли чернил на мокром пергаменте. Глаза мечутся между братом и другими помощниками шерифа. Затем останавливаются на Пуле.
Ухмылка исчезает, глаза смотрят умоляюще, но без капли искренности, и кажется, что он издевается.
– Отец, – хрипит он, его тихий, измученный голос наполняет комнату. – Ты спасешь меня?
Едва Пул начинает отвечать, как этот мерзкий тип откидывает голову назад, обнажая костлявую глотку, и кричит с такой силой, что помощник шерифа затыкает уши. Его позвоночник выгибается, и Эндрю слышит, как его кости отбивают чечетку. Стойки кровати натужно скрипят.
Пул поворачивается, сверкая глазами.
– Эндрю! – кричит он. – Идите же, черт вас побери!
* * *
Дэвид первым выскальзывает в коридор.
Услышав крик, они с Питером переглянулись и молча согласились, что будут делать дальше. Питер повернулся к другим проснувшимся мальчикам и велел им оставаться на месте.
И вот, пройдя половину темного коридора, они слышат громкие голоса. И звуки борьбы? Раздается треск, и какой-то человек кричит от боли. Дэвид вспотел от страха, но ему легче от того, что Питер рядом. Он часто насмехается над Питером, поддевает его, мол, у него на лбу написано, что он ходит в любимчиках, но правда в том, что Дэвид уважает Питера, даже если тот ему не
