Рожденные смертью - Григорий Константинович Протасов
Андрей с трудом открыл глаза. Лучше бы он этого не делал, ему хотелось опять вернуться во тьму, к той чудовищной морде. Даже она не была настолько отвратительна и противоестественна как то, что предстало перед ним. Аделя заживо пожирала младенца. Его маленькие ножки и ручки бились из стороны в сторону, когда зубы жадно вгрызались в живот, вырывая большие куски мяса. В утопающих в крови глазах читалось немыслимое удовлетворение. Весь пол был залит кровью и кусками мяса. Посчитав окровавленные кроватки, Андрею стало ещё хуже, тварь ела уже четвертого.
Кадавр приступил к голове, детский череп громко хрустнул. Часть серого вещества упала на живот, маленькие щупальца, торчавшие из него, оживлённо заерзали в попытках ухватиться за объедки, но всё благополучно стекло на пол. Тварь уплетала ребенка с невиданной скоростью. Жадная сука пыталась съесть как можно больше, перед тем как младенец успеет обратиться. Вот уже половины головки не было. Щупальца потянулись в сторону Андрея, пока человеческое тело, не останавливаясь, уплетало остатки головы.
Вскочив, Андрей двинулся к двери, его ждал сюрприз. Все приборы и техника блокировали ее. Пока он был в отключке, тварь закончила его работу. Жадная сука! Она сделала всё, чтобы ей не помешали пировать. Он всё ещё дышал банально потому, что живым он доставлял меньше хлопот.
Щупальца начали сливаться в нечто червеобразное, конец напоминал не то голову с огромным количеством жвал, не то деформированную до невозможности руку. Венчало это чудо глаз, светящийся обманчиво тёплым жёлтым цветом.
Смотря на эту мерзость, в голове Андрея что-то щелкнуло, пробудилась какая-то первобытная ярость, присущая всему живому. Он схватил первое попавшееся из баррикады, это оказался металлический поднос. Металл, спокойно не встретив преград, прошел через нечто, оно издало довольное шипение. Наплевав на себя и свою дальнейшую судьбу, Андрей кинулся вперед. Первый удар пришелся по голове и прервал трапезу. Труп младенца шлепнулся на пол.
Червеобразное прошло через его живот, всё внутри как будто ошпарило кипятком. Это не остановило его, удар следовал за ударом. Лицо Адели превратилось в месиво. Вот прозвучал хруст черепа, щупальца всё продолжали проходить через его тело, обжигая, а холодные руки царапали кожу, но он не мог остановиться.
Адреналин притуплял боль, глаза закрыла алая пелена. Голова Адели напоминала чашу, из которой расплескивался мозг. Змея недовольно шипела, она старалась целиться в голову, но каждый раз Андрею удавалось увернуться. Он никогда не отличался физической силой, но со стороны сейчас по нему этого не скажешь, ребра ломались под руками.
Постепенно пришло понимание, что так с нежитью не справиться. Обернувшись, Андрей непроизвольно улыбнулся. Встав и подойдя к баррикаде, он схватил за бокс, или как называлась эта медицинская фигня для недоношенных, и опрокинул ее на Аделю. Для верности он опустил на нее ещё одну.
Тварь была похоронена под медицинским оборудованием и издавала недовольные звуки, это были определенно они. Тело продолжало свои попытки выбраться, а лианы безвольно проходили сквозь металл.
Андрей рухнул на пол, приземления прямо лицом он не почувствовал, как и сломанного носа с выбитыми передними зубами. Каждый нерв в теле гудел, всё плыло, даже закрывая глаза, тьма отплясывала чечётку. От головокружения его вырвало. Сил не было даже перевернуться. В рвоте были следы крови. Подумав про себя, куда может быть хуже, в штанах стало тепло и влажно.
В таком нелицеприятном состоянии он лежал до рассвета. Желание заснуть было невероятным, но постоянная сильнейшая боль и детские крики с плачем не способствовали крепкому сну. Он даже жалел, что не дал существу закончить свою трапезу. Сама тварь всё продолжала биться в тщетных попытках подняться. Кожа начала сползать и рваться, а кровь превратилась в черную кашу. Щупальца приобрели оттенок черного, что самая черная бездна обзавидовалась им. Иногда своими отростками тварь пыталась достать до Андрея, благо он рухнул от нее достаточно далеко.
Понимая, что дальше так нельзя и собрав все силы, которые у него были, он перевернулся и с большими усилиями подполз к стене. Облокотившись на нее, он попытался привести мысли в порядок. Попытка оказалась тщетной, неутихающие крики младенцев и постоянное шебуршение упыря делу не помогали. Все тело ныло, голова была словно из меди, в животе бушевал клубок змей, вся кожа зудела, было жарко, как в аду.
Быстрый осмотр себя тоже не внушал оптимизма. Почти вся кожа покраснела и покрылась волдырями, вены расширились так, что стали влажной мечтой наркомана.
Руки двигались, на правой работали все пальцы, на левой не слушался мизинец и указательный. Ноги стали мертвым грузом. — Если выживу, стану колясочником, прекрасно! — После этих слов его перетряхнуло. — Вот именно, если! Ну, остаётся только ждать, да, ребят? — Ответом служили детский плач и шипение.
…….
Прошло три дня, или, скорее, три очень долгих круга ада. В комнате было нечем дышать. Стоял нестерпимый смрад, бывший смесью гнилой плоти, нечистот и пота. Самое неприятное, что к нему никак не удавалось привыкнуть. Андрей и подумать никогда не мог, что был бы готов убить беззащитного младенца, чтобы снова вдохнуть полной грудью свежий воздух.
За время, проведенное в этой темнице, ему ни разу не удалось сомкнуть глаз. Детские крики и плач не заканчивались, мелкие ублюдки то затыкались, то начинали по новой. В эти короткие перерывы он пытался безуспешно заснуть, но непрерывные крики боли, выстрелы и мольбы о помощи, доносившиеся с улицы, не помогали.
Твари за дверью скреблись в нее первое время, но потом их внимание переключилось на что-то поважнее. Жаль, сейчас он был и не против, чтобы они наконец ворвались и закончили всё это. В любом случае, этот бессмысленный кошмар должен скоро прекратиться. Сколько человек может продержаться без воды? Дней пять, шесть?
Андрей усмехнулся, как всегда, чертов закон подлости. Когда он так хотел умереть, а смерть всё не идёт к нему. Какой смысл жить дальше? Все его близкие мертвы, разорваны на части и обращены в противоестественную мерзость.
Вся эта ситуация заставила его осознать, чем на самом деле была сама жизнь. Пустышкой, ямой печали и скорби по чему-то прекрасному, что не имеет права существовать. Все мы просто убиваем время, пока один унылый и бессмысленный
