Позже (ЛП) - Кинг Стивен

Ну да.

Конечно же, я ревновал, и у меня были на это веские причины. У меня не было отца, я даже не знал, кто он такой, потому что моя мать не хотела о нем говорить. Позже я узнал, что у нее для этого были веские причины, но в то время все, что я должен был знать, это: «Ты и я против всего мира, Джейми». Пока не появилась Лиз. И запомните, я не был избалован материнским вниманием даже до Лиз, потому что мама была слишком занята, пытаясь спасти агентство после того, как ее и дядю Гарри трахнул Джеймс Маккензи (я ненавидел то, что у нас с ним было одно имя). Мама всегда искала золото в навозной куче, надеясь наткнуться на очередную Джейн Рейнольдс.

Я должен сказать, что симпатии и антипатии были довольно равномерно сбалансированы в тот день, когда мы совершили путешествие в Булыжный коттедж, с симпатией немного впереди, по крайней мере, по четырем причинам: модельки автомобилей от «Матчбокс» на полу не валялись; сидеть между ними на диване и смотреть «Теорию Большого взрыва»[42] было весело и уютно; я хотел нравиться тому, кто нравился моей матери; Лиз делала ее счастливой. Позже (вот оно опять это слово), не так чтобы очень.

То Рождество было замечательным. Я получил классные подарки от них обеих, и мы вышли пораньше и пообедали в «Китайском Смокинге»[43], прежде чем Лиз отправилась на работу. Потому что, сказала она: «Преступность никогда не берет отпуск». После чего мы с мамой отправились вдвоем в наш старый дом на Парк-авеню.

Мама поддерживала связь с мистером Беркеттом после того, как мы оттуда переехали, и иногда мы тусовались втроем.

- Потому что он одинок, - сказала мама, - но еще и потому, а ну-ка подскажи-ка мне, Джейми?

- Потому что он нам нравится, - сказал я, и это было правдой.

Мы устроили рождественский ужин в его квартире (честно говоря - были только сэндвичи с индейкой и клюквенным соусом от Забара[44]), потому что его дочь жила на западном побережье и не смогла приехать. Об этом я узнал позже.

И да, потому что он нам нравился.

Как я уже говорил, мистер Беркетт на самом деле был профессором Беркеттом, в настоящее время Почетным профессором, что, как я понял, означало, что он ушел в отставку, но ему все еще позволялось околачиваться в Нью-Йоркском университете и время от времени вести занятия по своей супер заумной специальности, которая называлась АиЕ - «Английская и европейская литература». Однажды я допустил ошибку, назвав её «Лит», и он поправил меня, сказав, что «лит» говорят, когда кто-то держится на плаву или отрывается на вечеринке.

Во всяком случае, даже без обжираловки - только веганский морковный салат на гарнир, - это был хороший ужин, да еще и куча подарков после него. Я подарил мистеру Беркетту снежный шар для его коллекции. Позже я узнал, что это была коллекция его жены, и он пришел в восторг, поблагодарил меня и поставил на каминную полку вместе с остальными. Мама подарила ему толстенную книгу под названием «Новый аннотированный Шерлок Холмс», потому что, когда он работал на полный рабочий день, он читал курс «Мистика и готика в английской художественной литературе».

Он подарил маме медальон, который, по его словам, принадлежал его жене. Мама запротестовала и сказала, что он должен сохранить его для своей дочери. На что мистер Беркетт ответил, что Шевон и так достались все лучшие украшения Моны, и, кроме того: «кто не успел, тот опоздал», имея в виду, я думаю, что если его дочь (судя по произношению, мне показалось, что её зовут Шивонн[45]) не потрудилась приехать на восток, она может идти лесом. Я вроде как был с этим согласен, потому что кто знает, сколько еще рождественских праздников она сможет провести рядом с отцом? Он был старше Бога. Кроме того, я питал слабость к отцам, ведь у меня самого его не было. Я знаю, говорят, что нельзя скучать по тому, чего у тебя никогда не было, и в этом есть доля правды, но я так же понимал, что что-то упускаю.

Мистер Беркетт так же подарил мне книгу. Она называлась «Двадцать сказок без купюр».

- Ты знаешь, что значит «без купюр», Джейми? - Профессор всегда профессор.

Я отрицательно покачал головой.

- А как ты думаешь? - Он наклонился вперед, зажав большие узловатые руки между тощими бедрами, и улыбнулся. - Ты можешь догадаться по контексту названия?

- Без цензуры? Как в системе рейтингов[46]?

- В точку, - сказал он. - Молодец.

- Надеюсь, в них не слишком много секса, - сказала мама. - Он читает литературу по списку средней школы, но ему всего девять.

- Никакого секса, только старое доброе насилие и жестокость, - сказал мистер Беркетт (в те дни я никогда не называл его профессор, потому что это казалось каким-то вычурным). - Например, в оригинальной сказке о Золушке, которую ты здесь найдешь, злые сводные сестры…

Мама повернулась ко мне и театральным шепотом произнесла:

- Сейчас пойдут спойлеры.

Но мистера Беркетта было не остановить. Он перешел в режим обучения. Я не возражал, это было интересно.

- В оригинале злые сводные сестры отрезали себе пальцы на ногах, пытаясь подогнать стеклянную туфельку.

- Ух-ты! - Сказал я тоном, который означал: мерзость, конечно, но расскажите мне что-нибудь еще.

- И хрустальная туфелька вовсе не была стеклянной, Джейми. Похоже, это была ошибка перевода, которая была увековечена Уолтом Диснеем, этим гомогенизатором сказок. Туфелька на самом деле была из беличьего меха.

- Ух-ты, - еще раз сказал я. Не так интересно, как сводные сестры, отрезающие себе пальцы на ногах, но мне хотелось, чтобы он продолжал.

- В оригинальной истории о «Короле-лягушке» принцесса не целует лягушку. Вместо этого она…

- Хватит, - сказала мама. - Пусть прочтет и сам во всем разберется.

- Да, так будет лучше всего, - согласился мистер Беркетт. - И, возможно, мы обсудим их позже, Джейми.

Ты хочешь сказать, что будешь рассказывать, а я буду слушать, - подумал я, но это было нормально.

- Может, выпьем горячего шоколада? - спросила мама. - Он тоже от Забара, а они делают лучшее. Я могу приготовить его в мгновение ока.

- Вперед, Макдафф, - продекламировал мистер Беркетт, - будь проклят тот, кто первым крикнет: «Хватит!»[47] - Что, видимо, означало «да», и мы сожрали его с взбитыми сливками.

В моей памяти это было лучшее Рождество, которое я пережил в детстве, от блинов Санта-Клауса, которые Лиз испекла утром, до горячего шоколада в квартире мистера Беркетта, прямо по коридору от того места, где мы с мамой когда-то жили. Канун Нового года тоже прошел отлично, хотя я лажанулся и заснул на диване прямо между мамой и Лиз еще до полуночи. Все было хорошо. Но в 2010 году начались ссоры.

До этого у Лиз и моей мамы были, как мама называла, «оживленные дискуссии», в основном о книгах. Им нравились одни и те же писатели (они сошлись на книгах Реджиса Томаса, помните) и одни и те же фильмы, но Лиз считала, что моя мать была слишком сосредоточена на таких вещах, как продажи и авансы, а так же послужном списке различных писателей вместо их историй. И она действительно насмехалась над работами нескольких маминых клиентов, называя их «второсортными». На что мама отвечала, что эти второсортные писатели платят за квартиру и поддерживают свет в доме. (Держат их «лит», то есть на плаву.) Не говоря уже о плате за спецучреждение, где дядя Гарри мариновался в собственной моче.

Затем споры стали отходить от более или менее безопасной почвы книг и фильмов и накаляться. Некоторые были о политике. Лизе нравился этот конгрессмен, Джон Бейнер[48]. Моя мать называла его Джон Дрочила, а родители некоторых моих знакомых называли его мистер Стояк[49]. Или, может быть, они имели в виду снять стояк, но я так не думаю. Мама же считала, что Нэнси Пелоси (еще один политик, которого вы, вероятно, знаете, поскольку она все еще на арене) была храброй женщиной, работающей в «мужском клубе». Лиз же считала, что она просто либеральное козье дерьмо.

Самая большая ссора между ними из-за политики случилась, когда Лиз сказала, что не верит в то, что Обама родился в Америке. Мама назвала ее глупой и расисткой. Они находились в спальне за закрытой дверью - именно там происходило большинство их ссор, - но тон их голосов был настолько повышен, что я мог слышать каждое слово прямо из гостиной. Через несколько минут Лиз ушла, хлопнув дверью, и не возвращалась почти неделю. Когда она вернулась, они помирились. В спальне. За закрытой дверью. И это я тоже очень хорошо слышал, потому что примирение было довольно шумным. Стоны, смех и скрипение пружин.