Бумажный тигр (I. - "Материя") (СИ) - Соловьев Константин Сергеевич

Поморщившись, он отбросил потемневшую от времени куриную кость, обвязанную парой цветных лент. Не то. Все не то. Кажется, в этот раз ему противостоит нечто новое, нечто такое, с чем он прежде не сталкивался. Эта мысль неприятно холодила желудок, будто он целиком проглотил кубик льда. Но в то же время и приятно возбуждала.

— Вы знали о том, что Нового Бангора нет ни на одной карте британской Полинезии, Эйф? К нему не ходят корабли, его название никогда не печатали в газетах. У него нет географических координат, как нет их у самого Лимба, вместилища бесплотных душ, где они обречены существовать целую вечность. Новый Бангор — мастер иллюзий. Он убеждает вас в том, что является частью мира, но это не так. Если он и был частью мира, то давно откололся от него и сейчас плывет в безбрежных водах океана, у которого нет ни названия, ни глубины.

Гостиная шелестела вокруг них на тысячи голосов, словно они с Саливаном очутились в густом лесу, чьи мясистые листья треплет ветер. Но ветра не было. Тем страшнее звучал легкий перезвон оконных стекол. Комната вокруг них словно наполнялась жизнью — враждебной и невидимой жизнью, против которых его безделушки-амулеты были столь же бесполезны, сколь лежащий далеко отсюда в письменном столе револьвер.

— Газеты, которые доставляют на остров — фальшивка. Корабли, отходящие от него, становятся бесплотны и растворяются в тумане, они никогда не касаются иных берегов. Люди, которые приплывают в Новый Бангор — фикция, они созданы самим же островом из воздуха. Это замкнутая система, Эйф. Замкнутая система, играющая по своим правилам и придумывающая их на ходу. И, что еще хуже, здесь у нее неограниченные полномочия, а мы с вами — лишь фишки на ее игровом столе.

Саливан смотрел на него изумленно, как минутой раньше смотрел на распростертые изувеченные тела. Пусть так, решил Лэйд, это лучше, чем паника, которая может охватить его в любую секунду.

— Вы говорите об острове так, будто это… — он помедлил, ища подходящее слово, — Бог.

— Возможно, и Бог, — согласился Лэйд, — Возможно, нечто другое. Например, механизм, по своей сложности не уступающий галактике. Или какой-то квантовый парадокс, породивший лакуну в нашем мире, где фундаментальные законы Вселенной так же легко нарушить, как сжульничать в баккаре[18]. А может, что-то вроде заблудившегося отражения нашей реальности, которое блуждает в мировом эфире, лишь изредка сопрягаясь с ним случайным образом. Изучая природу Нового Бангора, немудрено сделаться убежденным релятивистом. Когда сталкиваешься с чем-то, наделенным столь чудовищной силой, его природа, по большому счету, уже не играет никакой роли. Но все же я дал этой силе имя, которое мне показалось уместным. Я привык называть эту силу Левиафаном.

— Леви… — Саливан резко повернулся в сторону скрипнувшего торшера.

— Как исполинское библейское чудовище, проглотившее старикашку Иону, — Лэйд со вздохом отбросил медальон из потрескавшейся глины, покрытый иудейскими письменами, — Это в его характере, видите ли. Иногда он имеет склонность глотать людей из того мира, который я привык считать настоящим. Но, в сущности, это неважно. У этого острова может быть миллион имен — и ни одно не в силах отобразить его истинную природу и устройство.

Саливан неуверенно взмахнул дубинкой. В его крепких руках она отчего-то уже не казалась оружием, напротив, выглядело так, будто полисмен сам уцепился за нее, ища опору, как потерпевший кораблекрушений хватается за обломок судна.

— Я иду в полицейский участок, — пробормотал он, — У вас горячка, Чабб. И я не собираюсь…

Лэйд бросил перед собой на пол несколько мятых медных пенсов, пробитых посередине и изрезанных несимметричными царапинами. Безо всякого толку, разумеется. Что ж, он должен был хотя бы попытаться.

— Если начистоту, я даже не знаю, разумен ли Левиафан, а если разумен — сколь далек он от того, что мы именуем человеческим разумом. Однако же у нас с ним на протяжении многих лет длится одна игра. В некотором смысле это так же глупо, как играть в бридж с ураганом. Но мне удается выживать без малого двадцать лет, и я все еще не рехнулся, а это значит, что я научился кое-что соображать в правилах…

Соскользнув с подставки, на пол упали каминные щипцы. Вслед за ними на пол рухнул портрет пожилого джентльмена в офицерской форме — по всей видимости, портрет покойного мистера Гаррисона. Даже половицы под ногами как будто легко загудели, сдерживая беснующуюся в Мэнфорд-хаусе силу. Лэйд даже думать не хотел о том, сколько лет она накапливалась в его гнилом фундаменте.

— Что вы несете? — прорычал Саливан, судорожно озираясь, — Остров хочет вас убить?

— Нет, что вы. Левиафан — слишком древнее чудовище, чтобы находить интерес в обычном убийстве. Для того, кто распоряжается материей и временем, убить человека столь же сложно, как мне или вам — раздавить клопа. Нет, это не в его духе.

По корешкам книг на книжной полке прошла едва видимая дрожь, словно книгам не сиделось на своем месте. Беспокойно затрещали резные дубовые панели на стенах. Заскрипело что-то в стене.

— Наша игра с Левиафаном куда сложнее, Эйф. Он хочет заставить меня сдаться. Столкнуть с чем-то таким, что должно повергнуть меня в ужас. Свести с ума, поставив перед тем, что невозможно, немыслимо и невообразимо. Раздавить мой разум как орех. Поглотить, как его библейский предок поглотил старого джентльмена мистера Иова. Заставить признать его верховным повелителем всего сущего, включая меня самого. И знаете, что?

— Что? — Саливан спросил это так, будто его горло стало деревянным. Впрочем, Лэйд и сам испытывал неприятную сухость.

— Ему так и не удалось преуспеть в этом. Внушить мне благоговейный ужас. Вы ведь знаете, Эйф, мы, лавочники, самый здравомыслящий народ на свете…

Ему вдруг показалось, что он уже явственно различает движение. Теперь оно было не в одном месте, оно вокруг них. Со всех сторон. Окружавший их с Саливаном шелест теперь не был тихим, точно шелест на ветру, это был гул сродни тому, что могут издать плотные крылья летучих мышей.

Саливан едва не зарычал. От природы наделенный превосходной выдержкой, сейчас, стиснутый со всех сторон этим зловещим проявлением невидимой жизни, оглушенный рассказом Лэйда, он должен быть ощущать себя весьма скверно. Настолько, что свойственное ему хладнокровие в любой миг могло дать трещину.

— К дьяволу вас, Чабб! — рявкнул он, — Какого черта вы вздумали рассказывать мне все это — и именно сейчас?

Лэйд усмехнулся, сбрасывая с ладоней все оставшиеся у него амулеты. Они были бесполезны — он уже отчетливо видел это. Вместе с тем, дорога к бегству, по всей видимости, уже была отрезана. Он сам сделал это, безоглядно сунувшись прямо в распахнутую пасть Мэнфорд-хауса, без оружия, без защиты, без четкого плана действий и представления, что ему противостоит в этот раз.

Возможно, первый раунд остался за вами, мистер Левиафан. Но если вы хотите продержаться все пятнадцать против Старого Чабба из Хукахука, вам придется несладко.

— Новый Бангор терпеть не может, когда кто-то играет против установленных им правил, — вздохнул он, — Или раскрывает его карты. Я нарочно провоцировал его, чтобы заставить показаться. И, боюсь, достиг в этом определенного успеха…

— Чтоб вас черти съели, Чабб, с такими-то…

— На камин! — приказал неожиданно Слэйд, — Светите на камин, Эйф!

Саливан безотчетно подчинился. Яркий круг гальванического света метнулся через всю комнату и уперся в каминную доску, разбросав по стене огромное множество острых теней. И это уже были не подсвечники.

Сперва Лэйду показалось, будто это куклы. Серые тряпичные куклы, водруженные на каминную доску, заботливо сшитые миссис Гаррисон и ее камеристкой из лоскутов. Такие куклы, облаченные в кропотливо сшитую одежду, часто украшают старомодные гостиные, служа игрушками для детворы. Но даже если бы хозяйке Мэнфорд-хауса и пришло в голову сшить нечто подобное, едва ли она придала бы своим куклам столь злобные, исполненные человеческой ненависти, выражения лиц. И уж точно эти куклы не смогли бы скалиться на яркий свет, обнажая крохотные перламутровые зубы.