Джозеф Ле Фаню - Любовник-Фантом (сборник)

Впервые миссис Оук заметила мое присутствие как нечто отличное от привычного присутствия мебели, собак, лежащих на крыльце, священника, адвоката или случайно забредшего соседа, которого пригласили к обеду, может быть, через неделю после моего приезда, когда я невзначай обратил ее внимание на поразительное сходство между ней и женщиной, изображенной на портрете, что висел в холле с потолком, напоминающим корпус корабля. Это был портрет в натуральную величину, не слишком хороший и не слишком плохой, написанный, по всей вероятности, каким-нибудь бродячим итальянским художником начала XVII века. Висел он в довольно темном углу напротив портрета, явно написанного в качестве парного к нему, на котором был изображен смуглый мужчина в черном вандейковском костюме и с несколько неприятным выражением решительности и деловитости на лице. Эти двое явно были мужем и женой, и в углу женского портрета имелись слова: «Элис Оук, дочь Верджила Помфрета, эсквайра, и супруга Николаса Оука из Оукхерста» и стояла дата — 1626 год. В углу небольшого парного портрета было написано имя — «Николас Оук». Женщина на портрете и впрямь была удивительно похожа на нынешнюю миссис Оук, во всяком случае настолько, насколько написанный равнодушной кистью портрет времен начала правления Карла I может быть похож на женщину, живущую в девятнадцатом столетии. У обеих были те же самые странные контуры фигуры и черты лица, те же самые ямочки на впалых щеках, широко раскрытые глаза и неуловимая странность в выражении лица, запечатленная на портрете вопреки посредственной живописи и условной манере того времени. Воображение легко подсказывало, что у этой женщины была та же походка, те же красивые очертания шеи, затылка и наклоненной головы, что и у моей модели, которая была ее прямым потомком: как я выяснил, мистер и миссис Оук, двоюродные брат и сестра, оба вели происхождение от Николаса Оука и Элис, дочери Верджила Помфрета. Но сходство усиливалось и тем, что нынешняя миссис Оук, как я вскоре заметил, определенно старалась выглядеть, как ее прародительница, одеваясь в платья, сшитые по фасону XVII века, более того, иногда полностью скопированные с платья на портрете.

— Значит, вы находите, что я похожа на нее? — задумчиво ответила миссис Оук на мое замечание, тогда как ее взор устремился в невидимое нечто, а от легкой улыбки возникли ямочки на впалых щеках.

— Вы похожи на нее и отлично это знаете. Осмелюсь даже сказать, что вам хочется быть похожей на нее, миссис Оук, — ответил я со смехом.

— Может быть, и так.

При этом она бросила взгляд в сторону мужа. Я заметил, что вместе со складкой между бровей на его лице появилось выражение неприкрытой досады.

— Правда же, миссис Оук старается быть похожей на женщину на том портрете? — спросил я с бесцеремонным любопытством.

— О, вздор! — воскликнул он, встав и нервно подойдя к французскому окну. — Все это глупости, одни глупости. Тебе не следовало бы, Элис.

— Не следовало бы что? — вопросила миссис Оук с видом презрительного равнодушия. — Если я похожа на ту Элис Оук, что ж, значит, похожа, и мне очень приятно, что кто-то так считает. Ведь она и ее муж были, пожалуй, единственными в нашем роду — скучнейшем, банальном и бездарном, — кто представляет хоть какой-нибудь интерес.

Оук густо покраснел и нахмурился, как от боли.

— Не понимаю, зачем ты бранишь нашу семью, Элис, — сказал он. — Наши родственники, слава Богу, всегда были честными и благородными людьми!

— За исключением Николаса Оука и его жены Элис, дочери Верджила Помфрета, эсквайра, — со смехом бросила она ему вслед, так как он почти выбежал в парк.

— Как же он ребячлив! — воскликнула она, когда мы остались одни. — Он ведь и впрямь принимает близко к сердцу совершенное нашими предками два с половиной века назад и впрямь чувствует себя опозоренным их поступком. Я совершенно уверена: если бы Уильям не боялся меня и не стыдился соседей, он приказал бы снять оба этих портрета и сжечь их. А вообще-то из всех членов нашей семьи только эти двое и были чем-то интересны. Как-нибудь я расскажу вам их историю.

Получилось так, что эту историю рассказал мне сам Оук. Назавтра, когда мы совершали с ним утреннюю прогулку и мистер Оук как примерный сельский житель графства Кент разил направо и налево крючковатой тростью, сбивая головки чертополоха на своих и чужих угодьях, мой спутник вдруг нарушил долгое молчание:

— Боюсь, вы подумали, что вчера я очень невежливо вел себя по отношению к своей жене, — конфузясь, сказал он. — Я и сам знаю, что был груб.

Оук принадлежал к тем благородным натурам, в чьих глазах любая женщина, любая жена — и в первую очередь своя собственная — является существом в некотором роде священным. Но… но… у меня есть предубеждение, которого моя жена не разделяет; я теперь не могу ворошить неприятные семейные воспоминания. Элис, наверное, думает, что все это было и быльём поросло, а к нам не имеет никакого отношения; ей это представляется не более, чем колоритной историей. По-моему, многие люди думают так же; короче, я даже уверен в этом: иначе не рассказывалось бы столько постыдных семейных преданий. А по мне, так никакой разницы нет, произошло это давным-давно или недавно; когда дело касается твоих собственных родичей, лучше бы, чтобы все это было предано забвению. Понять не могу, как это люди могут толковать об убийствах в своем роду, призраках и всяком подобном.

— Кстати, нет ли у вас в Оукхерсте призраков? — спросил я. Казалось, только призраков не хватало этому дому для полноты картины.

— Надеюсь, нет, — ответил Оук таким серьезным тоном, что я не смог сдержать улыбки.

— Неужели вам не понравилось бы, если бы они были? — поинтересовался я.

— Если такая вещь, как призраки, существует, — ответил он, — то, по-моему, их следует принимать всерьез. Господь не допустил бы их существования, не служи они нам предостережением или наказанием.

Некоторое время мы шли молча; я размышлял о характерной странности этого заурядного молодого мужчины, немного сожалея о том, что не могу запечатлеть на холсте нечто эквивалентное этой курьезной прозрачной серьезности. Тут Оук и рассказал мне историю этих двух людей на портретах — рассказал так невыразительно и сбивчиво, как это смог бы сделать лишь редкий смертный.

Они с женой, как я уже сказал, были двоюродными братом и сестрой и потому оба происходили из одной и той же старой кентской семьи. Оуки из Оукхерста могли проследить свою родословную до норманнских, если не до саксонских времен, гораздо дальше в глубь прошлого чем любая из титулованных или более знатных семей в тех краях. Как я заметил, в глубине души Уильям Оук смотрел сверху вниз на всех своих соседей.