Роман Лерони - Багряный лес

И после короткой паузы он добавил:

— Но ничего обещать вам не могу… Я хорошо помню этого человека. Он очень не прост, как и его жизнь, и если у него появляется свое мнение или взгляд на вещи или события, уверяю вас, что он жизнь отдаст, отстаивая их, но никогда не поменяет.

— Иван пожал плечами и в задумчивости потер небритый подбородок.

— С вами я пробую сделать ставку на доверие. И скажу несколько больше положенного: все это затеяно ради Лекаря…

— Что?! — после этой новости Александр еще больше укрепился в своей догадке.

Но бандит не обратил никакого внимания на это возмущение и жестом показал, что надо встать и идти за ним. Саша безропотно подчинился. Он был покорным. И не стеснялся своего поведения: Львовская больница № 12, через столько лет, настигла его здесь забытой ягнячьей покорностью. Он в этот момент стал противен сам себе, из-за того, что только один бывший пациент этой клиники лишал его способности бороться и сопротивляться уготованной ему участи.

Да, это был Лекарь…

Он спал. Перед ним валялась пустая фляга. Александр догадался, что попав в полон неверия, Гелик стал искать спасения в вине. Нелепо смотрелся он, храпящий во сне, со струйкой слюны, стекающей с влажных губ на одежду, еще более нелепо от того, что был прикован к креслу наручниками.

Кресло рядом с ним пустовало, и Александр опустился в него. Он смотрел на своего спутника, борясь с желанием прижаться к нему, обнять, что странно, с отцовской нежностью — спасти, оберечь от пакостных испытаний нелегкой судьбы, которая преследовала этого человека даже в такие знатные лета. Нечаянно подумалось: в чем был раньше грешен и виновен этот человек, если под конец жизни ему приходилось переживать подобное?.. Но кто мог дать этот ответ?.. Бездонность и беспокойство пьяного сна?.. Утопия, побег, и нет в мире столько вина, чтобы залить свою горькую судьбу, утопить ее, отмыться от ее грязи и лишений.

Он продолжал смотреть на него. За три года Лекарь состарился еще больше, стал страшнее лицом, суровее, и она же, старость, подарив, нарисовав в чертах эту строгую, пугающую суровость, на самом деле наградила его полной беззащитностью, старческой слабостью. Только не было уже лысого черепа. а была густая шевелюра, пересыпанная нитями седины, отчего она виделась легендарной, библейской, когда переживавшие горе люди посыпали себя пеплом… Неспокойные волосы, взлохмаченные — они же еще больше выдавали этим жалкую беззащитность.

Саша коснулся головы Лекаря. И от этого прикосновения Гелик очнулся. Он поворочал головой, с силой отер рукавом свободной руки слюну с губ и подбородка, и лишь потом открыл глаза.

— А ты мне снился, — произнес он. — Здравствуй, Кукушонок…

И в этих неторопливых фразах, произнесенных обыденно и просто, словно и не было трех лет разлуки, были тоска и радость.

— Ты откуда?

— Из Львова…

— Ну да, — как бы догадываясь, ответил Гелик.

— В отпуске я — по контузии…

— Все воюешь, смерти ищешь.

Саша откинулся на спинку кресла:

— Нет. Нет, Лекарь. Я живу.

— Неплохо?

— По разному бывало.

— По разному и будет.

Они замолчали, понимая, что все слова уже сказаны.

Лекарь вновь уснул, укачанный ездой и вином, которое продолжало размывать острые грани действительности. Глядя на него задремал и Александр.

Когда автобус прибыл на автовокзал Новограда-Волынского, тот был готов к "приему": везде были расставлены бетонные фундаментные плиты таким порядком, чтобы в конце концов можно было попасть только в определенное место… Когда автобус доехал до такого места, позади него спешно были поставлены несколько подобных плит, и он оказался в западне.

— Толково работают, — недовольно произнес сидящий за рулем Стас. — Обложили, как волков… Как ты думаешь, штурмовать здесь будут?

Он спрашивал Ивана, который стоял рядом и в бинокль рассматривал автовокзал и прилегающую территорию.

— Не думаю, что все эти дамбы были здесь с самого начала строительства вокзала. Будут штурмовать, Стас, — уверенно сказал он. — Они даже не постеснялись убрать за собой автографы.

Иван имел ввиду начерченные мелом на бетоне площадки линии и стрелки. Их пытались затереть и смыть, но либо мел попался очень качественным, либо мойщики не очень старательными — кое-где линии и стрелки были видны очень хорошо. Знающий человек сразу понимал, что до прибытия автобуса здесь проводились репетиции по организации будущего штурма.

— Думают, что мы вовсе глухари[19], — с какой-то внутренней обидой добавил Стас.

Как ни старался Иван рассмотреть в бинокль хотя бы один признак подготовки к штурму, но не мог приметить ни единого движения. Неподалеку от автобуса, почти у самого входа в здание автовокзала, стояло несколько машин представительского класса, в которых, надо было разуметь, прибыло местное городское руководство. Правда, среди них была и легковая машина с киевскими номерными знаками.

— Засветло штурмовать не будут, — сделал вывод Иван. — Оставят нас вялиться под солнцем до позднего вечера, а там, размякших и вареных, планируют взять, как детей.

— Что будем делать?

Переведя бинокль на легковые автомобили, Иван ответил:

— Будем, Стас, пока играть по их правилам… Сколько, как ты считаешь, можно выручить за этот автобус с заложниками?..

Водитель, облокотясь о руль, покачал головой, размышляя:

— Если подойти к этой проблеме традиционно…

— Только традиционно. Незачем людей озадачивать собственной самодеятельностью.

— Если традиционно… Тогда не меньше, чем сто миллионов и самолет в Борисполе, полностью готовый к игре по нашим условиям.

— Полная заправка всех баков, — уточнил Иван.

— Да, никак не меньше, — согласился Стас.

К ним подошел Игорь. Поправив на плече лямку автомата, он произнес:

— У нас уже нет воды. А через полчаса солнце разогреет автобус до состояния духовки. Людей уже сейчас мучит жажда. Сволочи, не могли пустить автобус под навес!.. И очень многие просятся в туалет, да и нам бы не мешало. Что скажешь, командир?

Иван еще раз посмотрел в сторону ряда легковых машин, потом, подняв к глазам бинокль, в который раз осмотрел здание автовокзала. В некоторых местах широкие окна автовокзала, были затянуты зеркальной фольгой. Иван знал, что на самом деле эта фольга не дает возможности постороннему взгляду извне рассмотреть, что сейчас делается в стенах здания. Скорее всего, а то и наверняка, ведется наблюдение и уточняются последние детали штурма… Но Ивана это мало интересовало. Он все чаще и чаще нащупывал на поясе пейджер.