Джозеф Ле Фаню - Дом у кладбища

— Так вот, мистер Арчер обокрал мистера Боклера, и я часто думал, как хитро он это устроил; взял только половину золотых; он ведь знал в точности (теперь я в этом уверен), что ни мистер Боклер, ни милорд, ваш батюшка, не вели счета. В бумажнике у мистера Боклера имелась пачка банкнот, и мистер Арчер быстро запустил туда руку, чтобы часть из них вынуть, но тут мистер Боклер проснулся и сел так внезапно, как является призрак (и сделал он это на беду себе), схватил Арчера за воротник — сил ему было не занимать — и говорит: «Ты меня обокрал, Арчер». Я стоял позади Арчера и не разглядел, что случилось, но мистер Боклер дернулся и взбрыкнул ногой, а потом весь затрясся; так продолжалось секунды три, пока он с открытыми глазами не упал на постель, а мистер Арчер выдернул из груди мертвеца (ибо мистер Боклер был мертв) узкий длинный кинжал. «Чего ты испугался, ты… дурень? — сказал мистер Арчер, встряхивая меня. — Я знаю, что делаю; с тобой ничего не случится, положись на меня; твоя жизнь в моих руках, а моя — в твоих, не теряй только головы». Выглядел он так, как будто ничего не произошло. В мгновение ока, со словами: «Где пенни не жалко, там и фунт нипочем»{169} — прикрыл мертвецу веки и набросил одеяло ему на грудь, подбородок и рот, в точности как накрываются обычно перед сном; наверное, мистер Арчер хотел спрятать его разинутый рот, который бы все выдал; еще миг, и мистер Арчер был уже в коридоре. «Не рассказывай Гласкоку, что произошло, а то как бы у него лицо не перекосило; башмаки пусть просунет в дверь, а если кто-нибудь станет его расспрашивать, нужно ответить, что, когда он открывал дверь, мистер Боклер повернулся на другой бок и всхрапнул; а это подели на двоих, и с вашими мелкими неприятностями покончено». И он сунул мне стопку из ста гиней, завернутую в бумагу. Вот так нашел свою смерть мистер Боклер.

Потрясение, которое испытал Мервин, человека постарше могло бы убить. Он хорошо помнил, как впервые услышал о страшном бедствии, опозорившем и разорившем его семью, как от ужаса и стыда его бросило в дрожь и только через час, вместе со слезами, к нему вернулся дар речи; и вот горе, которое грозовой тучей омрачало с тех пор его небосклон, вдруг оказалось химерой. Неудивительно, что он на время растерялся и не произнес ни слова. Наконец, он, бледный и похолодевший, смог воздеть руки, обратить благодарный взор к Небесам и от всего сердца вознести хвалу Богу Всемилостивому, Разоблачителю Тайн, Властителю Жизни и Истины.

— А где теперь этот Чарлз Арчер… жив он или мертв? — отчаянно взмолился Мервин.

— Где искать его и как ловить… Мертв? Ну да, для кого-то он мертв, а для других жив; жив он или мертв, но однажды я наведу вас на его след, если только вы меня не предадите. Но это еще не сейчас, а если вы донесете властям или расскажете обо мне хоть одной живой душе (тут мистер Айронз изрек такое богохульство, какое, надеюсь, не часто слетает с уст приходского клерка; присутствуй здесь доктор Уолсингем, у него бы глаза на лоб полезли от ужаса и изумления), то ни слова больше от меня не услышите, а кроме того, сэр, думаю, не сносить вам головы.

— Угрозы ваши напрасны, я сумею о себе позаботиться, — высокомерно отозвался Мервин.

На лице клерка мелькнула странная улыбка.

— Но я клялся своей честью не упоминать вашего имени и не выдавать ваших тайн.

— Хорошо, имейте терпение, и, быть может, я не стану вас долго томить; но только решиться на то, что мне предстоит, — это не пустяк.

Немного помолчав, Айронз заговорил снова:

— Так вот, сэр, мистер Арчер уселся у огня и закурил трубку; посмотришь — так ему хорошо и уютно, что лучше и не бывает; послал за картами, когда они понадобились милорду, оказал другие услуги, хлопочет, суетится. Потом я понял его замысел: пусть они оба хорошенько запомнят, что он находился в комнате вместе с ними.

Мне пришлось много раз входить и выходить то за одним, то за другим и не однажды миновать комнату мистера Боклера, и с каждым разом мне становилось все страшней, потому что, правду говоря, я был чертовски напуган; сам не знаю, как я сумел справиться со своими делами, я ведь ожидал, что с минуты на минуту в комнате покойника раздастся крик.

Мистер Эдвардс сказал, что у него назначена встреча… ничего хорошего он не задумал, будьте уверены… беспутная это была компания, вы уж меня простите за такие слова. Ни он, ни милорд больших сумм на сей раз не проигрывали, и милорд, ваш батюшка, не стал его удерживать, но принялся снова звать мистера Боклера и ругаться… устроил шум, как бывает с подвыпившими людьми: «Куда он делся?», и «Где его комната?», и «Пусть садится играть, чтоб его… или выходит драться». Видите ли, сэр, он только и делал, что проигрывал, и поэтому лопался от злости, а от вина и вовсе ополоумел; он вряд ли сознавал, что делает. И он выбежал в коридор с криком, что мистер Боклер должен дать ему отыграться или же пусть объяснит, почему отказывается.

«Где комната мистера Боклера?» — крикнул милорд, и мне показалось, что он вот-вот меня ударит. На это мне было наплевать, но я боялся открыть рот… слова застряли в глотке… и я уставился на мистера Арчера, а он окликнул горничную, которая поднималась по лестнице: «Где спит мистер Боклер?» И та, знавшая его, тотчас же ответила: «В комнате под знаком лилии» — и указала рукой; тогда милорд, шатаясь, бросился туда с обнаженной шпагой и начал кричать, чтобы Боклер выходил, и неловко тыкать ключом в замок, но не сумел открыть дверь; тогда он вышиб ее ногой и ворвался внутрь; мистер Арчер не отставал, как бы стараясь его утихомирить, а за ними — я, сам не знаю как.

К тому времени ваш батюшка довел себя до настоящего бешенства; он кричал: «Черт бы побрал ваши уловки… если не хотите играть по-человечески, тогда умрете по-собачьи». Думаю, эти слова его и сгубили — горничная была в коридоре и слышала; нетвердой рукой милорд нанес мистеру Боклеру полдюжины ударов шпагой плашмя, а мистер Арчер закричал во всю мочь: «Стойте, милорд, вы его ранили! Спрячьте шпагу, бога ради» — и затеял с милордом что-то вроде борьбы, но не всерьез, а только чтобы отнять шпагу, а мне велел: «Откинь одеяло и посмотри, куда он ранен». Я так и сделал; там была большая лужа крови — мы знали отчего; вид ее явно поразил милорда. «Я этого не хотел, — сказал он и, злобно выругавшись, добавил: — Но он получил по заслугам».

Не знаю, был ли Гласкок в это время в комнате — возможно, был; во всяком случае, так он заявил позже под присягой; но вы читали отчет о суде — не сомневаюсь. Вскоре в комнату набилось множество народу. Мертвец еще не остыл — нам это было на руку. Его приподняли; кто-то предлагал попробовать одно средство, кто-то еще — другое, а милорд все время сидел в оцепенении, прислонясь к стене. Потом он поднялся и сказал: «Надеюсь, он жив, но если он умер, то, клянусь честью, это случайность — и не более. Призываю в свидетели Небеса и людей, здесь присутствующих, ручаюсь честью пэра, я хотел только ударить его разок-другой».