Девять жизней октября - И. Ф. Сунцова
– У тебя никого там нет. – Смех Милены наложился с еще таким же, но повыше и с запозданием в секунду. – Ты была и будешь одинока!
– Хватит, – сквозь зубы сказала Семь. – У тебя нет воображения. Все это ты мне уже говорила. Ты не хочешь делать меня никакой королевой – тебе просто нужна игрушка для веселья. Нижний град и Верхний – это просто… домик. Огромный домик для игр.
– И ты не хочешь со мной играть! – наигранно обиженно засмеялась Милена. – Ладно. Тогда как насчет того, чтоб поиграть со своими друзьями?
Семь распахнула веки и почему-то увидела, что вновь находится в классной комнате. Одноклассники, все живые и невредимые, застыли в прежних позах, глядя на нее. Вполне целехонькая Милена сложила ладони вместе:
– Только обернем вашу игру в обертку «реального». Может, так ты наконец вспомнишь, как «хорошо» тебе было там. И от чего ты отказываешься здесь.
Семь моргнула. Милена пропала. Одноклассники, как по команде, встали и стали теснить ее к стене.
Семь запаниковала. Она понятия не имела, как победить их всех разом. Понимала только, что все происходящее – это какой-то глюк, какая-то игра воображения, и победить ей нужно в своей голове; «Милена» сильна только тогда, когда ей веришь, а значит, она врет. Надо только убедить себя в этом!
– У меня есть друзья. У меня есть близкие…
Верилось с трудом. Семь ничего о себе не помнила, кроме обрывков, что видениями приходили к ней в канализации; в отличие от людей, что пробились в Башню и забрали ее, она по-прежнему осознавала себя как частичку ненастоящего мира. Значит, чтобы вспомнить, нужно было отделить себя от прежнего мира. И начать стоило с имени.
– Я… Я Миронова, – подрагивающим голосом начала Семь, спиной упираясь в шкаф с торчащими круглыми ручками. Одноклассники как зомби наступали; подступал и страх. Учительница точно, обращаясь в ней, называла эту фамилию. А вот имя Семь видела только в журнале, и имя это было… – Яна! Яна Миронова!
Одноклассники споткнулись, но продолжили шаркать навстречу. От цели их отделяло всего шагов шесть; времени не оставалось вообще. Яна, едва дыша, спешно затараторила:
– Милена в самом деле существует, это дочка злого дядьки и пофигистки-тети из ветклиники. – Освеженные в памяти воспоминания улеглись ровно, как два листка альбома, один поверх другого. На них были запечатлены девочка и женщина с холодным лицом. Поверх наложился новый лист с воспоминаниями: взволнованное пунцовеющее лицо, встретившее Яну на улице сразу после того, как она сбежала с Горячим из ветклиники. – Два-Три – это Глеб! Мы сидим на соседних рядах. Ты волновался, куда я убежала с собакой, которую мы вместе кормили после уроков!
Зомби-Глеб остановился и опустил голову, «отключаясь», как андроид с севшими батарейками, и своим телом помешал другим одноклассникам идти дальше. Яна ринулась в сторону, пользуясь появившимися драгоценными секундами и ускользая от тянущихся к ней кривых пальцев.
– Три – это Маша! Мы особо не дружили, но ты добрая, отличница и любишь Одного… то есть Сашу! Саша, ты не один раз оставался на второй год, играешь в футбол и раньше использовал Машу, чтобы списывать у нее, но потом и сам влюбился!
Маша и Саша, первые в ряду тех, кто почти поймал Яну, тоже остановились, мешая второму ряду. Яна радовалась тем сильнее, чем больше воспоминаний у нее появлялось. Они, как пазлы, цеплялись один за другой, складывали цвета в картинку и открывали Яне ее прошлую жизнь. Настоящую жизнь!
– Одиннадцать, ты Катька! Ты всегда орала на пацанов, если тебя не слушали, и всегда уделывала Сашку на поле в футбол, потому что играешь лучше всех! Два, Сереж, ты подхалим, подлизывался к Сашке и, если честно, идиот полный, но все-таки не пропащий…
Как только Яна вспомнила всех, наступление зомби прекратилось. Не останавливаясь, заряженная, как на адреналине, Яна пробежалась по классу, заглядывая в окна, вспоминая и свою школу-интернат:
– Я живу в Завьяловске! У меня нет родителей, но были бабушка и дедушка когда-то, дача, кот Барсик, головастик Лева и… Горячий. В груди укололо, и Яна вспомнила своего друга: маленького пуделька, помесь с двортерьером, с курчавой шерстью, доброго, как сто улыбок почившей бабушки, любящего «Педигри» и молоко больше всего на свете…
– Вспомнила, значит, – со всех сторон раздался троящийся голос Милены, явно недовольный и колючий.
Окружение рассыпалось на осколки, оставляя Яну левитировать в черном пространстве с вялотекущими в никуда единицами и нулями. Вдруг некоторые цифры собрались в комок, похожие на огромную зелено-черную фигуру. У фигуры были лапы, огромная лобастая голова, не было ног, но было туловище, переходящее во всю плоскость пространства, из-за чего могло показаться, что тело не кончается вообще – или же что все пространство и есть тело, а стало быть, Яна находится в самом что ни на есть желудке. Однако она не боялась. Наоборот, засмеялась:
– Вот ты, значит, как выглядишь? Зеркальце тебе не подавай. Ослабело, чудище? Моя фантазия больше не подкармливает?
Единицы-нолики не ответили. Вместо этого они задавили Яну самим окружением, сдавили стенки невидимого ящика, а потом накатили сверху, заваливая информацией, которую нельзя было переварить, а значит, оставалось только быть погребенной под нею: шесть таинственных картин, тольтеки, фортепиано с ментолом, близнецы и походная косметичка…
Боль, не так давно пробившая сердце Яны, распустилась прекраснейшей розой. Красной, шипастой. Огненной. Пламя обуяло Яну с ног до головы, сделало неуязвимой, а сердечное тепло, приобретенное с таким трудом, взращенное болью, защитило ее от удара.
Цифровое чудище взвыло от удара, потрескалось. У единичек оторвались носики, палочки попадали в нолики, исчезая в них же. Яна поняла, что теперь свободна.
* * *
Пока я лишь невольный наблюдатель. Фильм самодостаточен, и сюжет развивается без меня. Но что будет, если я начну действовать? Мысленно возьму в руки тот самый «топор» с логотипа и прорублю переход в другую реальность, туда, за экран, чтобы встать рядом с ними и сказать искусственному интеллекту что-то свое? Кем там окажусь я и какую роль сыграю?
Творящийся морок сам тянет меня к себе, заманивает. Я встаю с кресла и медленно-медленно делаю шаг
