Дракула. Самая полная версия - Брэм Стокер

– О, нет, нет! – истерично выкрикнула Амелия. – Это ужасно! Я не могу на это смотреть! Не могу!!!

Американец прервал ее спокойно, но одновременно твердо и с оттенком раздражения:

– Полковник, – обратился он ко мне, однако, глядя на Амелию. – Почему бы мадам не прогуляться? Я очень дорожу ее спокойствием, но я проделал восемь тысяч миль и не желаю упускать возможность посидеть внутри Девы! Я хочу знать, что ощущают лососи, когда их запечатывают в консервные банки, и я это, черт побери, узнаю! А когда вы вернетесь, мы с мадам посмеемся вместе.

Американца было не переспорить, и Амелия, подрагивая всем телом и сильно стиснув мою руку, молча смотрела на то, как хранитель медленно, дюйм за дюймом, ослаблял натяжение веревки, державшей дверь станка открытой. Лицо Хатчисона просто засияло, когда он заметил первое движение шипов и игл ему навстречу.

– Глядите! – вскрикнул он. – Клянусь, у меня не было ощущения сильнее с тех пор, как я покинул Нью-Йорк! Последний раз, когда я был в таком состоянии, я дрался с французским матросом в одном баре, но я не думал, что на этом чертовом континенте, где нет ни баров, ни краснокожих, возможны настоящие наслаждения! Эй, прокурор, помедленнее! Не гони лошадей! Я хочу хорошенько порезвиться за мои денежки!

Было такое впечатление, что, подойдя к станку, хранитель почерпнул в ржавом железе и прогнивших веревках умение и знания тех, что служили в этой Башне многие столетия палачами. В течение целых пяти минут он чрезвычайно медленно и в то же время неумолимо ослаблял веревку, сдерживающую дверь. Амелия с ужасом смотрела на его действия, и губы ее белели все больше, а пальцы сжимали мою руку все судорожней. Я стал оглядываться в поисках места, куда бы я смог подвести жену, если она опять начнет терять сознание. Потом я посмотрел на нее и заметил, что она что-то увидела в темном углу комнаты вблизи от станка. Это что-то настолько поразило се, что она едва держалась на ногах и не могла произнести пи слова. Я последовал за ее взглядом и увидел огромную черную кошку, выгнувшую свою длинную спину. Ее зеленые глаза зловеще и неподвижно светили из темноты. На миг она выступила из мрака, и я увидел, что она вся измазана кровью своего котенка, которая местами засохла и вздыбила ее шерсть клочками, что придавало ей еще более ужасный вид. Я вскрикнул:

– Кошка! Смотрите сюда! Кошка!

При моих словах зверь вновь скрылся в темноте. Я успел наметить торжество в ее зеленых демонических глазах. Шерсть па спине торчала в разные стороны, всклокоченная, и от этого кошка казалась крупнее раза в два, чем была на самом деле. Хвост стоял торчком, а спина хищно выгнута. Элиас П. Хатчисон, увидев ее, изумился, но она не испугала его, а наоборот он воскликнул со смехом:

– Пусть она не воображает себя той скво! Тресните ее по загривку, если она попытается выкинуть какую-нибудь штуку! Старик превратил меня в куколку жука, и я не могу, наверно, даже плюнуть в нее! Помедленней, прокурор! И смотри не выпусти шнурок из рук, а то мне не поздоровится!

В ту минуту Амелия тихо вскрикнула, и я был вынужден подхватить ее на руки, иначе она упала бы на пол. Занимаясь женой, я бросил взгляд в тот угол, где пряталась кошка, и увидел ее изготовившейся к прыжку. В следующую секунду она прыгнула.

Однако, как оказалось, ее целью был не Хатчисон, а старик-хранитель. Я видел все, словно в замедленном темпе. Ее когти вышли из-под шерсти на всю длину и были обращены вперед, прямо как у сказочных драконов на китайских картинах. Она упала хранителю на грудь и один из ее ужасных когтей ударил ему в глаз, пробил его насквозь и вышел наружу через щеку. По лицу несчастного заструились густые потоки крови, с ужасным криком – еще, верно, не успев почувствовать боль, – он отшатнулся назад и выпустил из рук шнур, который сдерживал тяжесть двери пыточного станка. Я прыгнул к станку, чтобы подхватить упавший шнур, но было уже поздно: уже более ничем не удерживаемая дверь всей своей тяжестью стала надвигаться на связанного американца, ощерившись шипами и иглами.

Во всем этом кошмаре передо мной на секунду промелькнуло лицо бедного Хатчисона. Оно помертвело от ужаса. Глаза его были широко раскрыты и неподвижно уставились на надвигающуюся смерть. Ни одного звука не донеслось до нас из его плотно сжатых губ.

А потом шипы и иглы сделали свое дело. К счастью, конец наступил быстро. Когда я открыл дверь, то, оказалось, что иглы пробили тело Хатчисона очень глубоко и застряли в костях. Поэтому труп американца «приклеился» к двери, и когда я открыл ее, он был ею выволочен наконец из своей ужасной тюрьмы. Немного повисев на иглах и шипах, он мягко сполз на холодный пол, издав последний тихий хрип. Это, видимо, уже был не голос его, а звук падающего истерзанного тела и хруст разрываемых тканей.

Я увидел, что моя жена без движения лежит на полу, я взял ее на руки и вынес на воздух. Я боялся, что она придет в себя и увидит эту ужасную сцену. На лестнице, возвращаясь обратно, я увидел хранителя, который прикладывал к зияющей ране на лице окровавленный платок и стонал от ужасной боли. Перед тем, как оказать ему помощь, я заглянул в комнату, где стоял страшный станок. На голове мертвого американца сидела кошка; она громко мяукала и вылизывала изуродованные глаза трупа.

Я думаю, никто не назовет меня жестоким за то, что я схватил первый попавшийся тесак, каких здесь было много, и одним ударом разрубил черную тварь пополам.

Тайна золотистых прядей

Стоило Маргарет Диландэр переехать жить в Брэнт-Рок, как соседи начали довольно потирать руки, и вообще вся округа оживилась в предвкушении нового скандала. Распри между Диландэрами и Брэнтами возникали часто и славились остротой развития. И если кто-нибудь взялся бы написать полную историю графства, он был бы вынужден посвятить отдельную главу отношениям между этими двумя семействами. Между тем по своим социальным статусам они так далеко отстояли друг от друга, что, казалось, принадлежали к двум разным мирам, к тому же находящимся в противоположных концах Вселенной. Брэнты по своему происхождению вправе были относить себя к высшей касте общества. Собственно, они так и делали, и держались по отношению к фермерскому сословию, к которому принадлежала Маргарет